Дальше Лян поступил как полный идиот, что, впрочем, неудивительно. Он побежал к Темуру, чтобы рассказать о том, что Тоган убил обоих мастеров и попытается украсть машину. Темур, естественно, спросил, откуда ему, мелкому воришке, стали известны планы принца? Лян замялся. Ему бы надо было пролепетать что-нибудь про девицу, которая щедро снабжала его сведениями в обмен на плотские утехи, но Лян начал плести околесицу про чёрную магию, которой я научил его. Он рассказал, что я вхожу в его тело, что управляю им, как куклой, которую надевают на руку. И тогда Темур начал его пытать. К сожалению, потеряв несколько пальцев, одно яичко и один глаз, проклятый Лян заговорил…

Заговорил он сумбурно и путанно, тёмным языком прорицателей, но заговорил. Он говорил и говорил, слова, мутные и неясные, лились гнилым потоком из порванного рта, он плакал и смеялся, трясся и выл, но Темур шаг за шагом становился ближе к мысли о том, что ему тоже нужна машина снов. И главное — он понял, что я не мёртв. Что, даже не обладая твёрдым телом, я продолжаю жить и управлять событиями через Ляна, который всё плевался и выл, выхаркивая кровяные куски лёгких: Темурчик, Темурчик, господи, как же больно, останови их, пожалуйста, останови их, я не вынесу, пожалуйста, убей меня, ах ты сраный гад, ты сукапидор, прекрати же это, мне больно. Одурев от грохота собственной рвущейся кожи, раздираемой бронзовыми щипцами, он визжал, как собака, ошпаренная кипятком. И я выл вместе с ним. Я выл вместе с ним. Потому что я был вместе с ним. Я был им. Тонкая паутинка, натянувшаяся между нами, со временем окрепла, превратившись в стальную струну, и каждый его нерв вплетался в меня сотнями волокон, он дышал за меня, пока я думал за него, мы сплелись, как два осьминога, жизнь стравила нас в этой адской свадьбе, он орал и метался, а я, лишённый тела, вновь обрёл чувствительность, проживая всю боль, которой Ляна щедро одаривал мой младший брат принц Темур. Иногда, когда сарацинские прихвостни Темура перебарщивали, Лян терял сознание, его спасала способность тела выключаться во время сильной боли, но я продолжал бодрствовать, и каждая истыканная сталью клеточка его тела в этот момент отражённой болью вопила во мне.

И я спас его. Точнее, я спас себя. Но я спас и его тоже. Пришла пора платить по счетам, пришла пора сдержать слово, данное этому трусливому вору — я вызволил его из плена. Сначала я просто вынул дух Ляна, вдохнул его, превозмогая боль, и удержал в себе, и, пока он раскалённым пузырём плавал внутри моего уютного мира, так давно не знавшего боли, его тело прекратило дышать. Двери жизни, вращаемые вдохом и выдохом, остановились. Темур взревел. Он не хотел, чтобы пытка прекратилась так быстро. Он молниеносно соскочил со своего трона, разбрасывая недоеденную жратву, которой услаждал себя, глядя, как сарацины глумятся над вором, подскочил к телу Ляна и спицей проткнул ему сухожилия. Тело даже не дёрнулось. Но я… Я словно окунулся в ад. Я закричал так, что содрогнулись шесть миров, Лян дёрнулся, просыпаясь, но я сжал его, окутав собою, и тело его продолжало лежать безмолвно. Темур в бешенстве воткнул спицу в глаз одному из пожилых сарацин, и через мгновение, уносясь в поля смерти, тот с изумлением смотрел на мой разум, беременный истерзанным Ляном. Темур визжал, повалился навзничь, хрипел и колотил ногами, согнул спицу, в бешенстве втыкая её во всё, что видел. Дайте, дайте мне его, орал он как бешеный. Визжа и плюясь, он подскочил к бездыханному телу и начал изголяться над ним так, как никогда не придёт в голову здоровому человеку. Я визжал в пустоте своим несуществующим ртом, молясь, чтобы Темуру поскорее прискучила эта забава. К счастью, он не слишком сильно повредил тело Ляна. Наутро его нухуры вывезли тело за границу городской свалки Тайду в кожаном мешке и бросили в реку. И снова Ляну повезло, точнее, повезло нам с Ляном: в мешке оставалось немного воздуха, и он всплыл. Дешёвая бумажная верёвка развязалась, и, как только мешок показался над водой, я выдохнул Ляна Простака обратно в мир. Снова рухнув в болото боли, он забился, извиваясь пойманным головастиком, но вскоре понял, что сохранил свою жалкую жизнь. И, что особенно ценно, он понял, кто сделал ему этот подарок. Лян воззвал ко мне. Плача единственным уцелевшим глазом, он…