пустую пиалу на стол. Ходи немедленно наполнил ее вновь. Но гость не торопился пить.

- Я не был дома много дней, - сказал он, - учил правнука жизни в горах. Мы ушли

очень далеко. Вернулись вчера. Родичи сказали, что сейчас опять сорок первый год. Это

так?

Кенджаев чуть не поперхнулся чаем.

- Это так, ата. Значат ли Ваши слова, что Вы пришли из две тысячи десятого?

Старик улыбнулся:

- Именно. У меня нет сомнений в правдивости моих предков, но они знают мало.

Какое сегодня число?

- Двадцать пятое июня, - ответил сержант. - Но куда же Вы ходили?

- В Афганистан, - уточнять не стал, очевидно посчитав, что хоть сержант и власть, но

допытываться не будет.

Ну конечно, Союз, как говорили, перенесся полностью. Куда еще мог уйти аксакал,

чтобы не исчезнуть вместе с Таджикистаном-две тысячи десять? Но это же... Так далеко

не ходит никто. Разве что...

- Война уже началась, - продолжал тем временем аксакал. - Где собирают тех, кто

поедет на фронт? Я бы хотел присоединиться.

Милиционеры переглянулись.

- О каком фронте Вы говорите, домулло? - осторожно спросил Ходи.

- Конечно, с немцами, - удивился аксакал непонятливости милиционеров. - Она идет