Но у Дрифтвуда было одно преимущество — низкая стоимость аренды. И для того, кто пытается свести концы с концами на заработки сезонного преподавателя, для того, кто не может позволить себе машину, это был единственный район в радиусе пешей доступности, где он мог поселиться.

Дом Раскина был башней из белого кирпича с ржавеющими балконами, забитыми всяким хламом, примерно треть окон которого была заклеена старыми газетами или алюминиевой фольгой. На глазок в башне было этажей пятнадцать-шестнадцать, и…

— Стой! — сказала Мэри.

— Что?

— Он живёт на последнем этаже! Я вспомнила: он называл свою квартиру «пентхаузом в трущобах». — Она помолчала. — Конечно, я всё ещё не знаю номера квартиры, но он здесь живёт больше двух лет. Я уверена, что почтальон его знает — преподаватели обычно получают кучу журналов и тому подобного.

— И что? — спросил Понтер, явно не понимая.

— Ну, мы просто отправим письмо «Корнелиусу Раскину, Ph.D.» на этот адрес, и просто укажем «верхний этаж» как часть адреса, и, я уверена, письмо дойдёт.

— Ага, — сказал Понтер. — Хорошо. Тогда наши дела здесь закончены.

Глава 39

Глава 39

Скульптор личности некоторое время молча рассматривал Понтера.

— Я вижу, вам не чужда ирония.

— В каком смысле?

— «Наши дела здесь закончены». Вы мне сказали, что совершили преступление в мире глексенов — легко догадаться, какое именно.

— Правда? Я сомневаюсь, что ваша догадка верна.