Все это казалось настолько фантастическим, что я невольно протянула руку, чтобы удостовериться, что я разговариваю с живым человеком из плоти и крови, а не с очередной своей сложнонаведенной галлюцинацией. Мои пальцы наткнулись на его горячую сухую ладонь, дрогнули и… и так в ней и остались.

– Ты что, Йульяту, что с тобой? – невольно встревожился Шломо, но я поспешила его успокоить:

– Ничего, это я так, от неожиданности… Прости меня, цар…евич.

Хорошо, что мне хватило соображалки в последнюю минуту все-таки назвать Шломо его собственным титулом, а не отцовскми. Как ни крути, Давид-то еще жив, а кто знает, как эти восточные мужчины реагируют на бестактность, пусть и случайную?

– Да я не сержусь, Йульяту, что ты, – вновь улыбнулся Шломо. Ах, какая у него была улыбка, разом нежная и лукавая, и в глазах плясали веселые золотые искры… Я ощущала, как стремительно теряю последнее чувство реальности, как меня словно затягивает в мягкую и нежную воронку, и слов человеческих не хватит, чтобы описать этот ласковый и властный смерч, увлекший меня.

Не помню толком, что я ему тогда говорила. Мы начали с путешествия, со всех тех страшных и трагических событий, свидетелями которых мы стали. Шломо оказался великолепным слушателем. Он так сопереживал, так эмоционально реагировал на все, что слышал – одно удовольствие было рассказывать ему все больше, больше и больше. И, естественно, как я ни старалась играть роль местной уроженки, все-таки прокололась. Он всё расспрашивал, а я всё выдавала подробности, и в конце концов упомянула найденные нами записи Жюли и Бена.

– Погоди, а как же вы смогли расшифровать письмена чужестранцев? – переспросил Шломо, удивленно хмуря лоб.

– Элементарно, Венька же знает английский, а я французский, – в запале брякнула я и прикусила язык, но было поздно.

– Что это значит «англит» и «франкит»? – вновь спросил Шломо, пристально вглядываясь мне в глаза. От его требовательного взгляда мне стало не по себе, я попыталась отвести взгляд в сторону, но крепкая мужская рука мягко и настойчиво взяла меня за подбородок и развернула так, что не спрячешь глаз.

– Так что это означает, «англит» и «франкит»? – с напором спросил царевич, и под его требовательным взором я против воли «отверзла уста» и постаралась объяснить и про британцев, и про галлов, и про их языки… А дальше пришлось объяснять про бумагу, карандаши, шариковые ручки. Воображаю, что он там понял из всего, что я наплела, пытаясь описать вещи, которые тут появятся через фигову тучу столетий. Бедный Шломо, не хотела бы я быть на его месте….