Он молчал, когда ему водрузили шлем на голову. Но кислое выражение на лице лучше любых слов говорило: «Когда же закончатся эти мучения?»

– Что случилось? – хорошо, что зубы не выбил. Сейчас бы шепелявил.

– Канат оборвался, – сказал техник, освободивший Шешеля от шлема.

Гример влажной ваткой, смоченной спиртом, стирал кровь. Ссадину на лбу защипало. Даже не смотря в зеркало, Шешель знал, каким местом ударился.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Томчин.

– Ничего. Голова немного болит. Но бывало и хуже. Гораздо хуже.

– Не сотрясение ли у вас? Проверить бы надо.

– Обойдусь.

– Что с этим делать будем? – Томчин кивнул на ссадину на лбу Шешеля.

– Заштукатурю, и не заметите, – ответил гример.

– Так. Так. Что же вы, милостивый государь, канат такой тонкий прицепили? – спросил Томчин у Шагрея.

– Я посмотрю его. Должен был выдержать вес, – задумчиво сказал Шагрей, потирая подбородок. – Может, брак подсунули? Волокно не качественное или еще что. Я посмотрю.

– Сделайте милость. А то главного героя угробим в самом начале съемок.

– А вы что, хотите угробить меня в самом их конце? – вмешался в разговор пришедший в себя Шешель.

– Боже упаси, – сказал Томчин, – я хочу приберечь вас для следующих картин.

– Марс покорять?

– Посмотрим. На сегодня, вероятно, все.

– Если бы вы жили в Средневековье – цены бы вам не было, – съязвил Шешель, обращаясь к Шагрею.

– Это отчего же?

– Инквизиторы в вас души бы не чаяли. С вашими‑то талантами. Ох. Вы придумали бы такие приспособления для пыток, что признания в содеянных богохульных делах у колдунов да ведьм можно было бы легко получить. Никто не отказался бы.