Отец взял ружье, снял с предохранителя. Вышел из машины. По нему не стреляли, потому что не знали, кто это. Николай ничего не сказал, потому что не знал, что сказать и что делать… он просто сидел на переднем пассажирском в каком-то оцепенении. Говорят, такое наступает, когда человек видит то, что совершенно не вписывается в его картину мира, не согласуется с его предыдущим опытом. Он не знал, что делать… с отцом, с собой, с Лизкой, со всей Москвой… как такое вообще могло быть. Они просто жили… жили как люди и никому не мешали… а теперь вот просто взяли и стали убивать друг друга…

Он просто сидел и тупо смотрел перед собой…

Впереди загремело ружье — и ему ответил автомат и еще одно ружье…

Николай никогда не служил в армии, весь его боевой опыт исчерпывался выезд на стрельбище с отцом, в составе фирмы (чем торгуешь — обязан знать не понаслышке!) и с друзьями, по которым плакала двести восемьдесят вторая. Эти озлобленные пареньки с окраин вообще были категорически против видеть в своих рядах мажора — но старшие с погонами быстро им объяснили простые правила. Когда идет война — нет ни мажоров, ни гопоты, ни быдляка. Есть русские люди. И есть не русские люди. И все. Кто за Россию — заслуживает уважения хотя бы за это.

И сейчас в критической ситуации — что-то сдвинулось с мертвой точки. Мажористый молодой москвич вдруг ощутил ненависть. Даже не так — НЕНАВИСТЬ. Чувство, затопившее его горячей волной, родившееся где-то в ногах и больно ударившее в голову. Как то разом — в нем проснулось и крестьянское и боевое — от деда и прадеда. Прадед прошел всю войну. Дед начинал на Украине, молодым оперуполномоченным, где ночью в хату запросто могли закатить гранату. Но они выжили. Да и отец — был из тех, кем можно гордиться, хоть он и воевал. Значит и он — должен выжить.

Он выкатился из машины ровно за несколько секунд до того, как чехи обратили на машину внимание и открыли по ней огонь.

Круг с красной точкой коллиматора шатнулся по улице, замер на пульсирующем пламени автоматного ствола.

Бах!

Автомат замолк.

Бах!

Еще двадцать с лишним граммов картечи уносятся вперед, калеча все, что попадается им на пути…

Черный «», врубив фары, с места рванулся вперед, на них. Свернул на тротуар, чтобы протиснуться.

Николай навел ружье…

Бах!

Лобовое стекло Кайена лопнуло мелкими осколками и ввалилось внутрь машины. Машина катилась вперед уже неуправляемая. Николай упал на колено, ведя за целью стволом ружья.

Бах!

«Кайенн», теряя ход, наткнулся на автобусную остановку и остановился. Высаживающийся с переднего пассажирского человек, держащий в руках какое-то оружие — растянулся на асфальте, выронив его.