Тяжелый взгляд Алансона был похож на таран, которым вот-вот ударят по вражеским воротам. В нём читалось каждое слово, которое герцог мысленно произносил. И Шарль вдруг поймал себя на странном удовольствии – ему нравилось это бешенство Алансона, и нравилось знать, что как только таран будет спущен, он наткнётся на такое, от чего разлетится в щепки раз и навсегда!
– Ответьте же мне что-нибудь, сударь. Или я стану думать, что наши враги правы, и без колдовства тут не обошлось.
– Я был уверен, ваше величество, что Дева, сумевшая короновать вас по воле Господа, знает, что и как делать в этой войне. И, если бы ей не мешали…
– Мешали? – Шарль очень умело изобразил удивление и осмотрел присутствующих. – Но кто? Вы, герцог, всё делали только по её желанию, как и Ла Ир, де Ре, Жан Орлеанский, Рене Анжуйский, Ксентрайль, Лавали… Я устану перечислять! Высокородные господа Франции, все те, кому я безоглядно доверял, только и делали, что помогали ей!
– Мы бы успешно штурмовали ворота у Лесной башни, не отдай вы приказ поджечь мост через Сену!
– Значит, это я мешаю?
Шарль даже рассмеялся – Алансон так послушно и предсказуемо шёл в расставленные сети.
– Я правильно понял, герцог? Деве, посланной короновать законного короля Франции, этот самый король теперь мешает, так?
– Я не это хотел сказать…
– А сказали это.
Шарль расчётливо повысил голос и нахмурил брови. Пришла пора гневаться. «Интересно, здесь все знают, кем была рождена эта Жанна, или только некоторые избранники герцогини?…»
– Но тогда получается, я мешаю и всем вам тоже!
«А-а, вот и де Ре засверкал глазами. Наверняка в курсе. Ла Ир смутился, а Ксентрайль раздувает ноздри и, кажется, готов протестовать… Бедняга. Надо принять к сведению – его, похоже, не посвятили в матушкины планы, значит, он не так уж и опасен».
– Вашему величеству не следовало отдавать приказ о поджоге моста…
– Не вам меня учить, Алансон! Король имеет полное право спасать то, что осталось от его армии, любой ценой!
– Свою армию вы и так сберегли, прислав нам всего один отряд!
– И этого было много, учитывая, как рьяно командующий пытался доказать несостоятельность королевских решений!
Герцог выпятил грудь.
– Если вашему величеству угодно обвинить меня в измене, я требую суда над собой и подробного разбора всех моих действий, как командующего!
Он уже понял, чего Шарль добивается, и попытался сделать ответный ход, посчитав, что на открытое обвинение в измене король никогда не пойдёт, иначе возникала необходимость публичного разбирательства. А что можно было предъявить командующему, кроме ослушания? И разве оно измена, если герцог рвался в бой и воевал с врагами короны? Королевскому суду придётся изрядно попотеть, чтобы доказать его вину. Но, даже если им это и удастся, сам король снова будет иметь бледный вид из-за того, что с откровенным пристрастием судит первого рыцаря королевства, воевавшего за него так преданно.