Де Ролен приподнял брови, но глаз не поднял.

– Это ваше право, Кошон. Обратитесь к кому-нибудь…

– Знать бы ещё, кто более сведущ?

– Ну тут уж я вам не советчик. Моё общение с этим новым двором весьма ограничено. Пожалуй, я и общался-то только с господином де Ла Тремуем… Бывшим Великим Управляющим покойного короля.

Кошон внимательно посмотрел на жующего канцлера.

– Как, однако, совпало, барон! Я был намерен обратиться именно к нему.

Де Ролен с шумом втянул гущу с ложки, аккуратно вытер губы и отодвинул тарелку.

– Я обещал похвалить вас, Кошон. Но я сделаю больше. – Он лишь на мгновение позволил себе встретиться глазами с епископом и снова отвернулся. – Я похвалю ещё и вашего повара – его стряпня буквально лишила меня речи…

Пуатье

Пуатье

(весна 1430 года)

За зиму король переехал в Пуатье, и Жанна – почти узница при его дворе – вынуждена была уехать следом.

Пустота вокруг неё разрасталась. Герцогиня Анжуйская стала вдруг затворницей, общаясь с миром через письма. Рене улаживал свои дела в Лотарингии, где доживал последние дни совсем больной Карл. «Прекрасный герцог» в Анжере старался держаться подальше от обидевшего его короля и всего двора, как и свободный в своих действиях Ла Ир, который, подобно волку, выслеживал разбойничьи отряды бургиньонов на французских землях. Гокур оборонял Дофине, Бастард – Орлеан, а маршал Франции де Ре готовился отстаивать свой собственный Сабли… Все были далеко, и все, казалось, забыли о ней. Но де Ре, по крайней мере, заботился о Клод, и это единственное, что было хорошо…

О том, что с Клод всё в порядке Жанна знала из писем. За зиму их пришла всего пара, и оба сразу после Рождества. Писал за Клод какой-то добрый причетник, скупо и не слишком умело пользующийся грамотой. Впрочем, это могло быть вызвано и обычной осторожностью – письма приходили на имя д'Олона, он же их Жанне и читал, поэтому ничего больше того, что «паж Луи вылечился от ран» и служит пока господину маршалу, писано быть не могло.

Однако, успокоенность в отношении Клод была лишь каплей в смятенном море. Каждодневное бездействие заставляло Жанну страдать куда сильнее чем то, которое тяготило всего год назад. Тогда она, по крайней мере, жила ожиданием, надеждой и уверенностью, а теперь только упрямым заблуждением.

Обязанная присутствовать на всех приёмах и увеселениях, девушка не могла не замечать насмешливые взгляды, которыми провожали её мужской наряд. Но одеться в женское означало для неё полное завершение миссии, которую сама она завершённой не считала.

– Франция ещё не свободна! Моего короля обманывают, склоняя к переговорам и всяким договорённостям, и не выполняют данных по этим договорённостям обещаний! Они тянут время, собираются с силами, и, если ничего не делать, могут лишить его трона! – убеждала она всякого, кто ещё хотел её слушать.