– Простите, что?

– Скоро узнаете, герр Клесс!

Тихий и незаметный, «Шторьх» чем-то напоминал русский «По-2». Тому тоже подкрасться было – раз плюнуть.

Легкое тарахтенье слабенького моторчика почти не воспринималось на слух после мощного рева истребителей.

Поэтому линию фронта Григорий преодолел без последствий – его просто не заметили.

Потеря крови давала о себе знать – подступала слабость, болела голова, участилось дыхание. Очень хотелось пить.

Поколдовав с рацией, Быков поднес ко рту микрофон и внятно сказал:

– Я – «Колорад», вызываю «Колхоз»! «Колхоз», ответьте!

Приемник затрещал, заверещал (Клесс высокомерно поморщился) и вдруг ясным, ликующим голосом радистки Зиночки ответил:

– Ой, «Колорадик»! Я так рада! – тут же голос ее стал деловым (видимо, начальство явилось): – «Колхоз» слушает!

– Дайте подсветку… Возвращаюсь на «Шторьхе».

– Васька! – прорвался в эфир голос Бабкова. – Т-твою мать! Живой?

– Почти.

Уронив микрофон, Григорий вцепился в ручку управления, чувствуя, как плывет сознание.

Где-то впереди, в темной ночи, тускло замигало посадочное «Т». Видимо, выстроились техники с фонарями «летучая мышь» в руках.

Взметнулась серия белых стартовых ракет, осветивших направление посадки.

«Салют…» – мелькнуло у Григория.

Очухавшись на миг, Быков еле выговорил:

– Захожу на посадку…

Генерал-майор сидел ни жив ни мертв.