Но это все было хорошо в той, исчезнувшей безвозвратно жизни. Когда были адвокаты и папаша с муттер. Здесь так дела не делаются. Тут на любого могли крикнуть «Слово и дело», по существу и облыжно. Конечно, в деревне Гадюкино можно разве на соседа донос изготовить, и с этим быстренько разберется если не барин, так управляющий. Никто не поверит, что мужик своими ушами слышал, как где-то на польской границе князь Оболенский сговаривался с новым Отрепьевым чего учудить. Никак доносчик не мог там оказаться.

Чтобы попасть в Тайную канцелярию, такому умнику пришлось бы ехать в канцелярию провинциального или городового воеводы. Без веской причины мало кто на такое решится, тем более что и кнута можно отведать. Потому большинство «сидельцев» и доносчиков — городская или «служилая» публика, посадские и торговые люди. Им и бежать ближе, и грамотность выше. Кстати, еще одно не предусмотренное замечательной идеей об образовании последствие. Иные готовы «поклепать» своих действительных или мнимых обидчиков даже ценой «очищения кровью» — утверждения своей правоты после нескольких допросов под пыткой.

Секретарь продолжал скрипеть пером, между прочим, моего производства, старательно делая вид, что не замечает. Старый известный способ подействовать на нервы, маринуя. Конечно, со стороны смотреть на эти потуги гораздо забавнее, чем сидя на месте подследственного, но я давно не мальчик, и приходилось сталкиваться с такими вещами раньше. Не здесь, однако какая разница. Сидел и спокойно размышлял.

Ничего действительно серьезного, и уж тем более злоумышлений насчет правящей особы, за мной не имелось. Тут сомнений нет. На этот счет есть твердые указания от 1730 года: «Ежели кто каким умышлением учнет мыслить на наше императорское здоровье злое дело, или персону и честь нашего величества, злыми и вредительными словами поносить…» и «О бунте или измене, буде кто за кем подлинно уведает против нас или государства». Такого мне не пришить.

Только это ничего не значит. Обвинить могли в чем угодно и без всяких оснований, как и с настоящей причиной, поданной с неприятным акцентом. Подавали доношения на деревенских попов, не совершавших вовремя молебнов и не поминавших имени императрицы — батюшки оправдывались «сущей простотой», извинительным «беспамятным» пьянством.

Обвиняли в воровстве государственного имущества, с 1715 года «похищение казны» было включено в число преступлений по «слову и делу государеву» и стало основой для многочисленных жалоб на злоупотребления администрации.

Могли сообщить о сорвавшихся в споре или опять же в нетрезвом виде поносных словах в адрес высоких особ. Достаточно заявить нечто вроде «у бабы волос долог, а ум короток» в разговоре о жизни — и загреметь за оскорбление Анны Иоанновны в пыточную. Хуже всего обилие ложных доносов — таким путем проштрафившиеся пытались избегнуть наказания или смягчить его. Убьет кого-либо, и когда видит, не сегодня, так завтра за него возьмутся, орет «слово и дело», принимаясь рассказывать о негодяйстве убитого и его родичей.