— Назовись-ка и ты, враже!

— А Рутичем кличут! Слыхал ли? — Снял шлем князь, волосы рыжие по плечам рассыпал. — Ну проси живота, воевода: может, и смилуюсь!

Стоят спина к спине Свен и Лютя, тяжко дышат: щитами прикрылись, мечи выставили.

Живота просить?!

Выругался воевода длинно и страшно: чуть ли не всех богов помянул! И щит свой швырнул княжьей лошади под ноги.

— Ну-у-у, — растопырил усы, улыбается враг. — Язык-то попридержи, старый! А то его те и укоротить можно. Пойдешь ли в дружину… меньшим? И мордатый твой? Иль биться желаете?

Словно каменья ворочая — раздельно и внятно — выговорил Свен и мечом погрозил:

— Меньши́м — не пойду. И он не пойдет.

Кивнул Лютя согласно и тоже щит сбросил — бейте, мол, гады!

Объехал князь Рутич вокруг них раз, объехал два… Соплю из ноздри выбил, бороду рыжую почесал:

— Се — любо мне. На своих-то дотянете, иль посвежей лошадок дать?

— Ух, ты-ы! — Николай опустился на полусгнивший ствол поваленного дерева.

— Ты чего, Коля?

— Погоди, Вар… Давай посидим, помолчим.

Перед ними простиралась слабо всхолмленная равнина: лес, лес, лес. Кое-где проплешины полян, а вон там, наверное, речка. Голубое небо, какой-то ненормально прозрачный воздух. Осень: лесное море желтое, красное, местами почти оранжевое с темно-зелеными пятнами зарослей хвойных пород — и так до самого горизонта.

Николай сидел, смотрел и дышал минут пятнадцать. Потом заговорил:

— Тебе, наверное, все равно, ты-то всякого насмотрелся. А меня вот проняло.

— Шибко красиво?

— Наверное, но дело не в этом. Примерно так со мной было много лет назад, когда я с какого-то склона смотрел на долину реки Юдомы. Правда, тогда я сознавал, что это лишь подобие, имитация, похожесть. А здесь, кажется, прямо «в яблочко»!