— Надо жить, жить так, чтобы смерть друзей была не напрасна.

— Постараюсь. Как там мои?

— Представляешь, я еще и сам-то дома не был. Все в Москве торчу. Только отчеты за себя и за тебя писал неделю.

— Спасибо, что избавили меня от этого. Вообще не представляю, как что-то писать. Голова пустая какая-то.

— Ничего, это пройдет. Но все-таки ты мне должен рассказать, что там вышло у вас с Муратом. А то я твой отчет еще не сдал. Не могу же я сам за тебя все описать.

— Да просто все было, как в кино, — я начал рассказывать.

В госпитале под Москвой я провел полтора месяца. Вердикт врачей был неутешительным. Рана в ноге была очень грязной и запущенной. Видимо, врач в Исландии не полностью ее вычистила. Нога гнулась очень плохо. Даже спустя такой срок я все равно ходил с палочкой. Как старик какой-то! Хотя Истомин подшучивал:

— Ты ни хрена не понимаешь! Эта трость тебе солидности придает.

— Ага, в двадцать один год.

— Причем здесь возраст? А если всерьез, то ты своими тренировками быстро от хромоты избавишься.

— Надеюсь.

Также не прошло бесследно и ранение в голову. Постоянно мучили головные боли. Первую неделю блевал каждый день, стабильно. В брюхе вроде все в норме.

Получив документы при выписке, на улице с удовольствием увидел Петровича. Тот сиял как начищенная бляха.

— Ну, наконец-то, — выдохнул он и похлопал мне по спине руками. Обнявшись и сжав друг друга в объятиях, мы простояли несколько минут.

— Поехали к Лаврентию Павловичу, ждет уже, — сказал Истомин, когда мы садились в машину.

— Товарищ комиссар второго ранга…

— Ну, чего еще? Ведь вроде договаривались уже?

— Давайте сначала к Толяну заедем. Он еще в госпитале?

— Тебе ведь говорили, что он очень тяжелый? — как-то грустно, отведя глаза, проговорил Петрович.