Ровно через три минуты он уже перебегал через via di San Bernardo, дождавшись, пока проезжая часть улицы опустеет. Попасть под колёса в такой ответственный момент очень не хотелось бы. Крепко обняв шагнувшего навстречу Венцеля, Матвеев не удержался и совершенно простецки спросил: "Ну, как?"

— Отлично, — ответил Де Куртис. — Практически, как у фармацевта. Прибытие инженера во Францию подтверждено по телефону.

— Что дальше? — не то, чтобы Степана это интересовало всерьёз. Просто за последние две недели он привык к этим жёстким и немногословным мужикам, шедшим на риск не просто ради убеждений, но и благодаря старой, во всех смыслах, дружбе.

"Да, да, да… А ты думал, что — вы одни такие красивые?" — однако вслух сказал:

— Глупо, конечно, такое спрашивать, и даже где-то непрофессионально, но… я очень хочу, чтобы мы встретились ещё. И при обстоятельствах, исключающих напряжение и спешку. Просто встретились. Все…

… Открыв дверь гостиничного номера, Матвеев замер на пороге — в кресле посреди гостиной, в накинутом на плечи пальто сидела Фиона. Балконная дверь была открыта, и по комнате гулял нешуточный сквозняк.

— Что случилось? — Степан встал на колени перед креслом и прикоснулся ладонями к раскрасневшимся, но в то же время — холодным, щекам девушки.

— Что произошло? — повторил он, чувствуя странное напряжение, повисшее вдруг в номере.

— Кто ты, Майкл? — спросила Фиона сдавленным, будто не своим, голосом, отстранившись от ласковых рук любимого.

Её вопрос прозвучал так, как будто кто-то подобрался к Матвееву со спины и выстрелил прямо над ухом из ружья — сразу из двух стволов… то есть столь же неожиданно и почти болезненно:

— Кто ты, Майкл? — повторив это, девушка на секунду смутилась, закусив губу, но сразу же подобралась, вся, как перед прыжком в омут, и спросила ещё раз. — Кто ты, Майкл? На самом деле?..

2. Себастиан и Вильда фон Шаунбург, Кайзерина Альбедиль-Николова, Германская империя, 8 июня 1937года

"Primo Vere"… Ранней весной… Начинают басы и контрастирующие с ними альты, — придумка по-своему интересная и удивительно "средневековая", — затем долгая нота оркестра, и тенора, сопряженные с ошеломляюще женственными сопрано. У Шаунбурга даже дух захватило от замечательного совпадения "музыки" его собственной души и поэтического — вполне шиллеровского — звучания кантаты, но момент "воспарения" длился совсем недолго. Внезапно Баст почувствовал движение слева. Легкое, едва заметное, в общем, такое, какое могла — когда хотела — исполнить со свойственным ей изяществом одна лишь Кайзерина Кински.