"Тьфу ты, пропасть!" — едва ли не с отчаянием подумал он, в очередной раз поймав себя на том, что называет Кейт ее старой — девичьей — фамилией. Но видит бог, женщина, которую любил Шаунбург, никак не ассоциировалась у него с баронессой Альбедиль-Николовой. Никак, нигде, никогда…
— Minnet, tugentliche man, — шепнули ему в ухо губы Кейт, обдав щеку теплом дыхания и ароматом киршвассера. — minnecliche frouwen….
Ну что он мог ей ответить? Только сакраментальное…
— Circa mea pectoral multa sunt suspiria de tua pulchritudine, que me ledunt misere.
— А если…? — тихо, почти невесомо: то ли нежный шепот, то ли "запах женщины", воплотившийся в мысль.
— Ave formosissima! — намек более чем прозрачен, впрочем, так ли хорошо знала Кейт тексты "Кармина Бурана", как знал их он сам?
Фон Шаунбург читал "Песни Байерна" еще в юности, благо ни латынь, ни старонемецкий не были для него препятствием, и освежил свои давние воспоминания теперь — прямо накануне премьеры во Франкфурте.
"Ну и кто же ты, Кейт, Елена Прекрасная или эльфийская царевна Бланшфлёр?"
Но, как оказалось, Кайзерина знала текст песен не хуже. И ситуацию понимала правильно — ведь они были в ложе не одни, — но и "в пошутить" отказать себе просто не могла.
— Елена у нас Вильда, — говорила ли она вслух, или он читал ее мысли?
— Елена у нас Вильда, а я, чур, буду колдуньей. Идет?
— Тш! — шикнула на них сидевшая справа Вильда. — Еще одно слово, и я начну ревновать, как бешеная.
Возможно, что это не шутка, — одно верно: за последний год Вильда стала совсем другой женщиной. Однако какой именно женщиной она стала не без дружеской помощи "кузины Кисси", Баст все еще не понял, и кроме того он не представлял пока, как сможет — и сможет ли вообще — допустить ее в святая святых своего двойного существования.
"Не сейчас, — подумал он с мягкой грустью, отгоняя от себя воспоминания об "испанском инциденте". — Потом. Когда-нибудь… Если вообще… Если получится… Если будет можно".