Для осуществленной шизофрении, именуемой общественным бытием человека, вообще очень характерно, чтобы в одном мозгу, никак не смешиваясь, лежали вроде бы совершенно взаимоисключающие вещи. Вот так и ее специфический, можно сказать, — уникальный опыт тесного общения с очень специфическим мужчиной не имел никакого отношения к естественной реакции страха и отвращения хорошей девочки — к приставшему на улице взрослому мужику, да еще кавказцу. Вот дурак какой-то! Поэтому она почти бежала от него по улице, оглядываясь. Это — и обижало преследователя, и распаляло, к этому он вовсе не привык. Он был богат: его папа, приехавший сюда по каким-то своим скучным делам, был одним из первых лиц влиятельного грузинского клана, сильного обширными горными территориями и торговлей с Ираном. Дато был молод, модно и броско одет, с детства ни в чем не имел отказа и поэтому считал себя неотразимым. Не выдержав, он схватил упрямую беглянку за руку.

— Да от-твяжиссь, — она, изо всех сил упершись ногами, вдруг ударила его смешной лаковой сумочкой на ремешке и вырвалась, — ты!!! Скажу Юре, он тебя вообще убьет!

— Что прицепился, — приостановившись, спросила басом немолодая тетка с неизбывной до скончания века тяжелой сумкой, — к девке? Щас милицию позову! Понаехали тут…

Он поневоле отвлекся, а в это время преследуемая успела юркнуть в подъезд. Жертва скоропостижной страсти успел-таки просунуть руку внутрь прежде, чем тяжелая дверь захлопнется, но к двери в ту квартиру, где она жила одна, все-таки опоздал. Звонил. Стучал. Услыхав какой-то скрежет, она позвонила по телефону, которым не пользовалась практически никогда. Он, в свою очередь, услыхал, как она набирает номер на допотопном, от прежнего хозяина оставшемся агрегате чуть ли ни двадцатилетнего возраста, и все-таки вышел из подъезда. Поглядывая время от времени, сквозь щель в шторке, она видела, как он стоит — и пялится на ее окна. Ходит туда — сюда, — и пялится. На скамеечку сел — и продолжает пялиться. Зевает — а смотрит. Через четверть часа подъехали ребята, узрели его, и направились для объяснений, но он все-таки вывернулся и удрал.

— Вообще дикая история, и не припомню, когда такое случалось-то в последний раз. Ромычу вдруг стало плохо, кровью блевал, пошел в сортир — в обморок грохнулся… Ну, — "Скорую" позвали, он до последнего сопротивлялся, — как же, к тебе спешил! — ждут-ждут, а ее все никак, Влад его в охапку, — и в больницу, своим ходом, привезли, — он уже не дышал почти, без давления был. Язву залепили, кровь перелили искусственную, — больно много лить, говорят, опасно, если нормальную… Все б ничего, но кто ж знал-то, что у него аллергия…