Лишь один фонарь еще метался, швыряя луч на пол, потолок, на ряды высеченных колонн, и стоящих между них пьедесталов, на которых, на установленных древках сидели… Боевик тащился к выходу дергаными, какими-то судорожными шагами. Одной рукой он закрывал свое лицо, другой, дрожавшей как в лихорадке, он опирался на ближайший ряд колонн и пьедесталов. Автомат бряцал по его разгрузке, болтаясь на одноточечном ремне. Он был уже близко к выходу из зала. Я вскинул пистолет, но ничего не успел сделать. Боевик вдруг подломился в коленях, и осел у одного из пьедесталов, царапая по нему конвульсивно сжимавшейся рукой.

Я светил на упавшее тело, и фонарь в моей руке ходил ходуном. Вильнув на одном из зигзагов, луч моего фонаря вдруг высветил темную фигуру. Будто составленный из глубоких теней, — черные черного — человек в старинной броне, с пышным султаном перьев на шлеме, неподвижно стоял у пьедестала, рядом с распростертым на земле боевиком. Рука снова дрогнула, и теневой человек вылетел из луча. Я рывком вернул фонарь туда, где заметил фигуру, — но там было пусто. Воин составленный из теней, исчез. Отступил во тьму, или просто растворился…

Мои руки тряслись все сильнее. У меня вдруг начало щипать глаза, будто что-то давило на них изнутри. Голова стала тяжелой. Горло саднило.

Этого не могло быть. Меня конечно подвел слабый свет и фильтр на моем фонаре. Или подвели глаза. И меня крепко приложило по голове, конечно. К черту. Это было слишком. Вот это было слишком. Я начал отступать обратно в коридор, когда услышал смех. Каркающий, булькающий, смех без веселья. Мудрено было его узнать, и все же он показался мне знакомым.

— Марини! — Крикнул я в темный зев зала.

— Кто там? — Ответил слабый голос. — Русский? Неужто ты?

— Я! Ты в порядке?

— Не совсем…

Я остановился, пытаясь добрать мужества. Тряхнул головой, тщась вытряхнуть из неё свинцовую тяжесть, и вернуть хоть какую-то ясность мыслей.

— Подожди, я иду.

Я свинтил фильтр с фонаря, выдохнул во всю силу, будто пытаясь выдуть страх, и ринулся в зал. Колонны, пьедесталы, тела — все попадалась на взор ярко выхваченными лучом фонаря, фрагментами. Остальное тонуло в мареве. Но вот, наконец, я увидел Коррадо Марини. Он сидел, привалившись к одной из колонн. Руки были все также заведены за спину, а одежда на животе чернела, пока я не навел фонарь. Тогда черный сменился красным.

— Тебя подстрелили. — Подскочив и сев перед ним на колено, констатировал я.

— Вот тот, — Хранитель мотнул лицом белее мрамора в сторону, где ничком лежал боевик с автоматом в руках. — Успел пальнуть напоследок… Как ты остался жив?