Хромоношка повертела головой по сторонам. Румянец загорелся на её щеках. Лихорадочно заблестели глаза. Она перестала гладить любимицу, сказала, как будто обижаясь: «Как считаешь, я ему понравилась?»

Мурка пошевилили усами, сжала — разжала коготки на передних лапах. Повела одним ухом. Выгнулась, прося девушку продолжить ласки.

— Вот и я так думаю! — Варя, не узнавая себя в радости, крепко сдавила кошку. Подняла её, стала трясти, целовать в хитрую усатую мордашку.

— Батя, глянь! — удивленный голос старшего брата раздался с печи. — Наша Варька с ума сошла! Она, Мурку целует!

На следующий день Пашка на свидание не пришел. Через день его не было снова. Девушка, искусав губы от обиды, сидела на своем прежнем месте. К ней осторожно подошла Лукерья. Робко присела рядом.

— Ох, Варвара! — собеседница глубоко вздохнула растроганная горем девчушки. Она заправила выглянувшие волосы в платок. Покачала головой. Положила руки на колени.

— Ну и глупая же ты баба! Верно про таких сказывают… Были гуси, да улетели. В кои-то веки парень попытался познакомиться с тобой, а ты ему от ворот поворот. Чего ты добиваешься? Ждешь, когда красный молодец за тобой на белом коне приедет? Так можешь не дождаться! Будешь всю жизнь старой дурехой на завалинке сидеть — смотреть через пень на колоду. Погляди на себя! Кому ты хромоногая нужна? Кто тебя, старую деву, возьмет? А он найдет себе другую! Вон, Ульяшка Истомина — цельный божий день про него расспрашает.

— Вот и пусть забирает, — несчастная страдалица произнесла почти беззвучно, одними губами. Она гордо шмыгнула носом, задрала подбородок. У неё дрожали губы, в глазах стояли слёзы. На мокрые щеки от горькой обиды медленно набегал румянец. Она беспомощно опустила руки, словно плети, сжала плечи.

— Нечего скорбеть попусту неизвестно о ком. Найду себе другого — во сто раз краше! Свет на нём клином не сошёлся! И вообще, какое тебе дело? — Варя насупилась. Демонстративно задрала подбородок. Сердце её тоскливо заныло. В душе давно «скреблись кошки».

— Да постой, ты — окаянная дурёха! Как кляча с горы, право слово! — не поверив девичьей отговорке «в сердцах» воскликнула Лукерья. — Полно петь соловьем на сосне! Ведь вижу — люб он тебе! — Она расстроившись махнула рукой. Снова поправила платок. — А вообще…. Мне, до вас голубков — дела нет никакого. Творите, что хотите! Хоть на головах стойте друг у друга!

Женщина обиженно отвела взгляд в сторону и на несколько минут замолчала. Затем повернулась к страдалице и снова произнесла.

— Тебя несчастную жалко. Чувствую просто… — собеседница взяла паузу, очень глубоко вздохнула. — Не придет он к тебе больше. Сердцем чувствую — не будет его ни сегодня, ни завтра. Слышала, что уехал он в какую-то далекую — предалекую кодировку. Барин его далече отправил. Где это, Лапонька — я не знаю. Только чувствую далеко это — очень далеко. Вернется оттуда али нет — никто не ведает. Так, что… похоже… упустила… ты свое счастье, Хромоношка! Упустила!