— И вот, когда мы стали проезжать развилку у Черного болота, — косматый уродец вытянул из под шубы, одетой на голое тело, свои длинные грязные руки. Резко вскинул их вверх и с остервенением начал трясти ими, показывая ужас пережитого ранее события. Он громко запричитал, отдельно выделяя в каждом слове букву о. — Охо-хо-хо, и вдруг неведомо откуда потянуло могильным холодом, запахло вонью и плесенью…

Рассказчик страшно как будто от зубной боли сморщился и изогнулся. Хруст костей разнесся по залу, напомнив треск костра, в который подкинули еловые ветки.

— И застонала мать сыра земля, и заскрипели стары сучья на деревьях, и завыли волки голодные где-то в лесу пронзительно. — Гришка внезапно выкатил глаза, часто задышал, а затем начал трястись и заикаться. — Т-т-тут же, откуд-д-да не возьмись п-п-подул сильный ветер, и начали п-п-падать д-д-д-еревья…

— Осподи, вот страсти-то! — женщина сидевшая в дальнем углу харчевни не выдержала «правдивого» рассказа, испуганно начала креститься. — Свят, свят, свят… — испуганно, проговорила. — Грешны, мы! Грешны, о Господи!

— Цыц, курица, — недовольно воскликнул один из слушателей. Он раздраженно расправил широкие плечи, дернул щекой и хлопнул себя по коленям. — Гришка, морда бесовская, ты ври, ври — да не завирайся. Не морочь душу своими россказнями. Не было позавчерась такого сильного ветра, чтоб деревья падали. Да и волков, в тутошних местах не видели уже лет пять. Ушли серые из наших лесов.

— Тут, в Васильково могет быть и не было, — юродивый хищно оскалился гнилыми зубами. Глаза его сверкнули «недобрым огнем». Лицо помрачнело. Он прищурился, запоминая очертания обидчика. — А у Черного болота всё было: и ветер, и вой, и деревья как прутья ломало… Вот, вам, знамение и истинный крест. — Рассказчик несколько раз перекрестился. А затем, вновь криво изогнувшись, продолжил рассказ. — И вдруг, откуда не возьмись подле нас появились, проклятые тати Ваньки Разбойника.

— Вот опять, брешешь, — все тот же мужик недоверчиво затряс большой смоляной бородой. Облокотился локтями о дубовый стол. — Как сивый мерин брешешь, рас тудыть твою за ногу через половник сверху вниз! Ведь сие грех! Всем известно, сгинул Ванька со своими лихими робятами. Даже тел не нашли.

— Юродивый вдруг перестал трястись и резко выпрямился. Глаза его остекленели. Дергающиеся движения прекратились. Он медленно как робот опустил руки, встал со стула, отошел на шаг назад и повернув рябое лицо с чахоточными пятнами на впалых щеках посмотрел на ворчуна. Не мигая осоловевшими от ужаса глазами «мертвяк» начал вещать могильным голосом. — Всем известно, продал Иван свою душу дьяволу. Стал душегуб бесплотным рабом проклятой дороги и Черного болота. Собирает Ванька за искупление невинные души проезжих. Не берут теперь его разбойную ватажку ни ножи булатные, ни пули шальные. Отскакивают они от них как горох от стенки. Нет спасения от него на лесной дороге — нет.