Ольга Олеговна, стоя на коленях и прижимаясь к старшему сыну, сидящему в нелепом стуле-каталке, обернулась к Саше и с упрёком проговорила:

"А от вас, Александр, я, такого жестокосердия не ожидала. Ведь Виктор ваш брат и он нуждается в сострадании и вашей братской поддержке. А вы…".

Вот такой отповеди, Александр не ожидал. Поэтому он так и не нашёлся что сказать. Только и оставалось, что смотреть то на пьяного брата, "сверлившего" его взглядом, полным ненависти, то на мать, то на отца, показательно отвернувшегося к окну. И было непонятно, почему молчит Юрий Владимирович, или ему нечего сказать, или на самом деле, что-то, в данный момент, происходило во дворе, и привлекло его внимание. А быть может, он устал спорить с женой, требующей, особого, повышенного внимания к покалеченному сыну, не желая понимать, что этим, она, делает ему только хуже. Поэтому, Александр, борясь с нахлынувшей на него обидой, впервые в этой жизни, сказал матери то, что ни она, ни кто другой, не ожидали от него услышать.

"Мама, — заговорил Саша, подсознательно приняв в привычную для такого его душевного состояния стойку, а именно, ноги на ширине плеч, руки сцеплены сзади, в районе поясницы, — позвольте с вами не согласиться. Я Виктору не враг. И так же, как и вы, желаю ему помочь. Так что завтра, когда он будет трезвым, я хочу с ним пообщаться, тет-а-тет. А сейчас, позвольте мне удалиться, я устал и желаю немного отдохнуть. Желательно в полном одиночестве". — Сказал, и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета.

Однако побыть в одиночестве, Александру было не суждено. Не успела дверь Сашкиной комнаты за ним закрыться, как в неё постучали. Пришлось дать дозволение войти. Каково же было удивление, когда в открытой двери появился Юрий Владимирович, который, впервые в Сашкиной памяти, предстал перед сыном в образе провинившегося школяра, боящегося посмотреть в глаза своего педагога. Однако граф быстро "взял себя в руки" и, перевоплотившись в привычный для всех образ, былого, уверенного в своей правоте офицера, посмотрел на сына с укором, и заговорил, прямо с порога:

— Вожу сын, ты и в самом деле повзрослел. Но. Говорить с матерью в подобном тоне, больше не смей.

— Отец, поймите, не в моей якобы достигнутой взрослости дело. И не в том, что я, в общении с ней, из-за каких-то своих амбиций, решил повысить свой голос. Мама не понимает одного, что своей излишней опекой, она только вредит Виктору. И я нахожусь в большой растерянности, не знаю, что мне делать для спасения Виктора. Да-да, брата необходимо спасать, нужно заставить его бороться, а не заливать горе алкоголем. Дать ему цель, и подтолкнуть к ней. Вот только как это сделать, я не знаю.