— Ошибся, признаю, такое бывает, — тихо сказал Остап. — Но французов мы побили!

— Ты идиот Калач! Не начни стрелять Ситников, всю роту бы положили французы. Кому я втолковывал? Кому я показывал, как надо воевать? Соснам в лесу, или тебе, бестолковому? Говоришь, побили? А цена, этого какова? В общем, так Остап. С сего дня, ты больше не командир батальона, я снимаю тебя с этой должности. Соединимся с главными силами, ты напишешь рапорт о переводе в другую армию, вот там и воюй, раз ума нет.

— Вот так сразу, друга с должности снимаешь? Не много ли на себя взял генерал? Есть люди и повыше тебя чинами!

— Твое высказывание воспринимаю, как следствие ранения, и лишний раз убеждаюсь, что ты действительно идиот. Ты только что пытался совершить воинское преступление, не подчинившись воле начальника штаба армии. За это Остап, в боевой обстановке я могу тебе просто пристрелить.

— Так стреляй, воспользуйся моим ранением! — начал кричать Калач. — Мне ничего не страшно, я смерти в глаза смотрю постоянно в отличие от тебя. Ты только командуешь, а уже забыл, как в руках шпагу держать!

— Дураком ты был в корпусе, дураком и остался. Жаль. Да будет тебе известно, а тебе это известно мой друг, что когда ты задирал подол своей возлюбленной под Москвой, я в рядах войск славного генералиссимуса Суворова дрался с французами. Не я смерти в глаза смотрел, а она, костлявая хотела в мои заглянуть. Выжил и выживаю на войне, потому что думаю, о себе, о своих солдатах, о своей семье. Я надеялся, что в Крыму, ты чему-то у меня научился. Выходит, ошибся, в твоей голове гулял тогда, и сейчас гуляет ветер. Знания, как-то ненароком зацепились за одну извилину, да и та корнями уходит в твою штанину. Поправишься, будешь пока заниматься обозом, на это, надеюсь, у тебя мозгов хватит.

Очень неприятный осадок на душе остался от разговора с другом. А остался ли я для него другом? Может Остап затаит злобу на слова мои обидные, да и подлость совершит, ведь не дружит, оказывается он с головой. Ладно, поживём, увидим.

Новым командиром батальона назначил капитана Вихрова Павла Артемьевича, я его ещё прапорщиком в шестом егерском полку принимал.

У посёлка Сморгонь, мы, наш батальон и два присоединившихся, настигли французов. Разведка доложила, что численность неприятеля, составляет около двух полков пехоты и сорок пушек. Дали французам возможность устроится на ночлег, развести костры. Отличные ориентиры для стрельбы. Из ста орудий пожелали неприятелю доброй ночи.

В лагере врага творился кромешный ад. Все что могло гореть, горело, что могло взрываться, взрывалось. Полностью деморализованные и ужасно напуганные солдаты, не обращали внимания на команды офицеров, метались по биваку в поисках спасения. А спастись было невозможно, мины и снаряды мы отпускали щедрой рукой, весь лагерь накрыли полностью. Когда какое-либо шевеление во вражеском лагере прекратилось, на проверку отправил две роты. Приказал собирать только живых французов, раненые нам не нужны. Также распорядился взорвать все французские пушки, нельзя их оставлять в исправном состоянии. Брать с собой бессмысленно, свои орудия имеются.