В целом, по мере чтения книги, я понимал, как нелегко далось наркому решение допустить меня до моей биографии из будущего. Потомки крайне жестко и негативно оценивали то, что происходило в нашей стране в 1937-38 годах, да и первым лицам нашей страны крепко досталось в том, что я прочёл. Видимо, только интересы страны смогли перевесить в голове наркома всю опасность подобных «знаний из будущего». Особенно я укрепился в этой точке зрения после бесед с потомком, с которым мы видимся каждую неделю. Ух и язык у него. Я даже поражаюсь, как он пережил первые встречи с руководством страны. И как удивительно свободно он продолжает себя вести. Единственный вывод, который пришёл мне в голову - на фоне потрясения в умах нашего руководства от знания подступающих событий, все словесные выпады потомка в сторону ВКП(б), СССР и лично нашего руководства были сочтены блажью жителя далёкого будущего, не понимающего, что он говорит, перед кем и как рассуждает вслух. Но позже, понаблюдав в личном общении за Рожковым, я переосмыслил свой вывод. Видимо, он сознательно акцентировал внимание Сталина и Берии на надвигавшейся войне и её тяжести для страны и народа, переключив их внимание со своей, прямо скажем, антисоветской позиции.

Неоднократно за декабрьские дни задерживался допоздна, оставаясь на работе и доставая из сейфа в своём кабинете выданный мне конверт с книгой. Перечитывая и перечитывая её, я обратил внимание на одну фразу, которой характеризовали наше время и тех из нас, кто был на высоких постах: - «Их отличительная черта, которая меня всё время удивляла, это то, что они были словно расколоты на две половины, это были совершенно двойственные люди. С одной стороны, они были абсолютные, беззаветные борцы за интересы государства, за проведение в жизнь всех акций и указаний партии. Такого человека можно было хоть застрелить - он всё равно не уступит, это был кремень! Но с другой стороны, эти же самые люди совершенно по-барски, хамски относились к подчинённым. Им ничего не стоило ударить сотрудника, кинуть ему в лицо бумагами; их отличала склонность к аппаратной интриге и, что самое страшное, очень низкая оценка человеческой жизни. Для них человеческая жизнь ничего не стоила! И эти две вещи в них преспокойно уживались…», размышляя над ней, я понял, почему потомок с таким негативом относится к нашему времени и, в целом к СССР, но так же, как мне кажется, стал понимать, почему он, после попадания в наш 1940 год, сам вышел на контакт с представителями НКВД.

Один их которых сейчас руководит 8-м отделом.