Гиль с сомнением смотрит на раненую террористку, но его сомнения разрешает тот военный комиссар. Он говорит, что обязуется доставить раненую в ближайшее отделение ЧК и вызвать доктора.
— Пистолет не забудьте, — напоминаю в пространство и киваю на валяющийся в пыли браунинг нападавшей.
Гиль наклоняется и кладёт его в карман своей кожаной куртки. Ну да, какая там дактилоскопия, думаю я раздражённо, и раздражение моё, наверное, от постоянной жгучей боли в левой руке.
Ленин ещё настоятельно напоминает пройти в автомобиль, чтобы отправиться скорейшим образом, сам обходит машину сзади и садится на заднее сиденье с другой стороны. Пытаюсь открыть ближнюю ко мне дверцу машины, но мешает зажатый в правой руке пистолет. Засовываю его в кобуру, попадаю не с первой попытки. Гиль, видя мои затруднения, сам открывает мне заднюю дверцу. Говорю ему: "Благодарствуйте", и неловко залезаю на заднее сиденье машины. Шофёр обходит автомобиль спереди, заводит его, и вскоре мы уже едем по московским вечерним улицам.
Напряжение меня отпустило, и голова начала немного кружиться. Ленин небольшое время ехал молча, потом не утерпел и затеял разговор:
— Вы, товарищ, красноармеец? В Москве служите?
— Да, сейчас в Красной Армии, — подтвердил я. — Но полк мой в Царицыне.
— И как там ситуация в Царицыне? — живо стал интересоваться у меня Ульянов.
В ответ рассказал я кратко про наступление белоказаков, бои, оборону города.
— А что привело вас в столицу? — полюбопытствовал Ленин.
Я объяснил про доставленные эшелоны с хлебом.
— Как в Царицыне с продовольствием? — поинтересовался мой собеседник.
— Немного полегше, чем здесь, — честно ответил я, — ближе там к хлебным местам.
— А вы, товарищ, сами из крестьян? — поинтересовался Ульянов. — И что сейчас чувствуется в деревне?
— Собственно, в деревне я давно уже не бывал, — честно ответил я. — Другая жизнь у меня была. Воевал вот. А в деревне сейчас-то получше стало, землицы добавилось, сытнее будет. Только это ненадолго, — добавил я. На меня накатила слабость, и я уже решил говорить что думаю, пусть сам разбирается, раз умный.
— А по какой причине вы так считаете, товарищ? — прищурил глаза Ленин.
— Я так понимаю, что сейчас по-другому нельзя кроме как излишки из деревень забирать. Иначе рабочий класс, да и все горожане с голоду умирать начнут. Да и крестьяне тож, где хлеб плохо родится. Так что выхода иного нет.
— Абсолютно правильно понимаете, — энергично подтвердил предсовнаркома.
— Хватит этого на год, от силы два, — печально пожал я здоровым плечом и поморщился от боли в левой руке.