Стоящий в нескольких футах от них Торстенссон фыркнул.

— Как будто саксонцам или пруссакам нужны оправдания для предательского поведения!

Оксеншерна бросил тяжелый взгляд на генерала-артиллериста, но Торстенссон стоял на своем. Более того, он бросился в контратаку. Молодой генерал сам щелкнул пальцами.

— А меня вот ни настолько не волнует уязвленная гордость немецкой аристократии. Любой из этих графов, курфюрстов и герцогов… — К этому моменту он прожигал взглядом окружающих не хуже Оксеншерна. — И я не исключаю из этого списка Саксен-Веймаров или Гессен-Касселей — они мгновенно изменят нам при подходящей возможности.

Негромкий ропот протеста раздался со стороны других генералов.

— Это несправедливо, Леннарт, — проговорил Банер. Казалось, это был день нахмуренных физиономий. Великолепный образчик этой гримасы теперь украшал лицо фельдмаршала. — Бернард, конечно же, высокомерный осёл. Но Вильгельм — это уже другая история.

Король вмешался до того, как страсти чересчур накалились. Позволить обсуждению характера Бернарда Саксен-Веймара стать главной темой дискуссии, и та гарантированно превратится в свару. Несмотря на несомненный полководческий талант, продемонстрированный юным герцогом в течение последнего года, большинство шведских генералов считало его абсолютно невыносимым. 'Высокомерный осёл' было самым мягким из эпитетов, которые Густав слышал от своих офицеров в его адрес.

— Все это не относится к делу, — заявил король. И, поворачиваясь к Банеру: — Юхан, я разделяю вашу личную оценку Вильгельма. Я и сам, так уж получилось, довольно высокого мнения о нем. — Густав бросил быстрый полушутливый взгляд на Акселя. — Вильгельм — одно из немногих исключений из моей оценки немецкой аристократии в целом. Если бы я не знал его родословную, я был бы готов поклясться, что он из шведских дворян.

Раздались громкие смешки. За исключением шотландца, все члены этой маленькой группы, стоявшей вблизи Рейна, принадлежали к шведской аристократии и гордились этим.

Кроме того, это был, по-видимому, и день щелкания пальцами. Теперь король добавил свою версию жеста к коллекции.

— Меня вот ни настолько не волнует этот спор. — Он опять воззрился на Оксеншерна. И на этот раз, без юмора. — Меня волнует Тюрингия, Аксель. По двум причинам.

Неторопливо, солидно: — Во-первых, потому, что я прежде всего христианин. Мой титул, родословная, все эти знаки земной власти — всё это по воле Божией, и никакой другой. Я не забыл, даже если другие монархи запамятовали, что Господь дал нам власть с определенной целью. Пусть другие игнорируют свои обязанности владыки, а я не буду. Если король, князь или барон не заботится о потребностях своих подданных, он не подходит на роль правителя. На самом деле, это очень просто. Страницы истории полны описаний кар Божьих, которые обрушивались на таких владык. Где теперь римские императоры?