* * *

Через несколько недель, в укрепленном лагере рядом с Нюрнбергом, Валленштейн смял письмо.

— Идиот. - прошептал он и бросил письмо в огонь. Ревущее пламя в огромном камине — Валленштейн, как обычно, занял крупнейший особняк в округе — мгновенно поглотило бумагу.

Высшие командиры имперской армии держались от камина подальше, насколько могли, чтобы еще оставаться в пределах досягаемости голоса Валленштейна. Они считали, что растопленный жарким июльским вечером камин угнетающ, даже абсурден. Но Валленштейн настаивал на огне вне зависимости от времени года.

Идиот! — повторил Валленштейн, сложил руки за спиной и посмотрел на офицеров. Затем он, явно пародируя голос сказал: — Убейте всех евреев в городе!

Пикколомини рассмеялся.

— Ха! Легко сказать — кардиналу-то. Этот придурок считает — мы с кем имеем дело? С безоружными обывателями в застенках инквизиции?

Рядом с ним усмехнулся генерал Шпарре.

— А как, во имя Господа Нашего, он думает хорваты будут их искать? — поинтересовался он. — Особенно в этом нелепом месте! Читать уличные указатели? Эти невежественные ублюдки грамоте-то не обучены.

— Да даже если бы и обучены были, — пробормотал генерал Галлас и повел массивными плечами, будто отгоняя назойливых насекомых. — Ришелье, серьезно думает, что вы можете хорватской коннице приказать убивать выборочно? — Он хмыкнул. — Они, может быть, пощадят собак, а может, и не пощадят. В конце концов, евреи — не собаки, спросите у любого хорвата.

Зал наполнился грубым хохотом. Огромные портреты на стенах, посредственные во всем, кроме размеров и дорогих рам, смотрели вниз неодобрительно. Наверное, это неодобрение, было странным. Блеклый род мелких баронов, который предоставил — вынужденно — своё родовое гнездо Валленштейну, мог похвастать лишь немногим, кроме неотесанности. Но такие люди, когда позируют для провинциального художника, практически всегда хмурятся. Возможно — в попытке выглядеть значительнее, или просто пытаясь совладать с ноющим мочевым пузырем.

Валленштейн подошел к столу в центе зала. Стол сильно выбивался из интерьера комнаты — это был большой, массивный кухонный стол, который приволокли в зал солдаты в тот день, когда Валленштейн завладел особняком. Вычурные и хрупкие стулья и диваны, привезенные из Вены, находились зале и раньше. Теперь они стали еще более хрупкими, хоть и менее роскошными — пребывание офицеров Валленштейна, задевавших их шпорами и проливавшими на них вино, не прошло для них даром.

А вот стол обладал достаточным запасом прочности, и спокойно сносил закинутые на него ноги в кавалерийских сапогах, бутылки с вином, а также огромную карту, занимавшую большую его часть.