В этот момент до него донесся громкий вскрик, который тут же перешел в сильное то ли скуление, то ли стон. С нехорошим предчувствием он в одно мгновение пересек эти оставшиеся до казармы два десятка метров и резко открыл дверь, тут же замирая от нереальности открывшейся ему картины.

В самом центре длинного помещения, прямо между двумя рядами двухъярусных кроватей, друг напротив друга застыли двое – его подопечный Дмитрий и Михайло Холов, стокилограммовый детина из балтийцев.

– Что здесь, вашу мать, творится? – гаркнул он во все горло. – Холов, какого хера?!

Этот слоняка, что толстенную пачку бумаги руками с легкостью рвал, сейчас валялся на деревянном полу и… СТОНАЛ! Здоровенный мужичина, как гиббон весь заросший волосами, катался от одной кровати до другой и корчился, раздирая руками на себе одежду.

– Б…ь! Вашу мать! Прекратить! Смирно! – еще громче заорал Старинов. – Холов, встать! Встать, я сказал!

Бывший матрос, уже исполосовавший на себе гимнастерку до видневшегося неуставного тельника, крутился ужом. Пацан же, будь он не ладен, стоял, сложив руки на груди, и с легкой ухмылкой наблюдал за всем этим.

– Да не может он, товарищ капитан. Физически не может выполнить ваш приказ, – уже в открытую рассмеялся Карабанов. – Ему сейчас очень больно. Врачи говорят, что это та грань боли, которую еще может вытерпеть человек без угрозы для сердца.

Старинов аж опешил от этих слов.

– А как же иначе? Нужно же учить невоспитанных хамов! – пацан без тени раскаяния на лице ткнул пальцем в сторону корчащегося тела. – Ему же было сказано, что я новый инструктор и научу их, как правильно причинять боль и реанимировать человека. Этот же кабан подумал, что он то ли самый умный, то ли самый сильный, то ли самый наглый… Мне пришлось ему преподать небольшой урок… И думаю, этого будет достаточно.

И тут прямо на глазах Старинова Карабанов нагнулся и каким-то неуловимым движением быстро коснулся скулящего Холова, отчего тот сразу же затих. После этого мальчишка в гробовом молчании не спеша прошел в дальнюю часть казармы и спокойно лег на нижнюю койку.

Интерлюдия 35

Из письма лейтенанта Зигфрида Кнайфеля

«Здравствуй, дружище Голиаф! Видишь, я еще не забыл твое старое прозвище, хотя многое другое в этом аду уже стало стираться из памяти. Представляешь, я совершенно забыл аромат тех бесподобных хрустящих булочек, что пек в своей парижской булочной старик Шарль. А аромат духов кокетки Рози из салона мадам Буренэ? Ты помнишь ее? Кудряшка, в белоснежном пеньюаре с воздушными рюшечками, которые едва скрывали ее чудесное тело, пахла так восхитительно…