Когда-то я даже пытался что-то из этого повторить, чтобы по примеру героев этих книг и фильмов воспитать в себе особые качества. Были прыжки с парашютом из самолета с разных высот, километровые заплывы в ледяной воде в ноябре-декабре, прокалывание иглами своей кожи, ходьба по раскаленным углям. Вместе с друзьями из Сети я взбирался на горы Кавказа, лазил по пещерам Абхазии, пробовал себя в подводном плавании. Словом, мне было что рассказать, а главное – показать курсантам разведшколы.

– Вот, Малой, здесь чайком можно побаловаться, – матрос уже рысью тащил ко мне пару больших алюминиевых чашек с чем-то ароматным и обжигающе горячим. – Держи.

«Чаек – это дело! А вот с этим прозвищем надо завязывать. Иначе этот Малой так приклеится, что не сотрешь. Потом об авторитете можно забыть, а с этими архаровцами без уважения не поговоришь».

Сделав глоток, я поймал взгляд советского Валуева и с напором заговорил:

– Если хочешь стать не обычной пешей разведкой, в каждой бочке затычкой, а профессионалом от бога, то для начала забудь о всяких там «Малой» и «Малыш». Я Дмитрий или товарищ инструктор, – тот настороженно внимал. – И главное, запомни, что ты уже не будешь таким, как раньше. И все вокруг тебя станет другим. В лесу за пением птиц ты будешь видеть крадущегося противника, в замахе пьяного дурака ты будешь представлять нападение врага, в простой вилке за столом ты станешь представлять удобное оружие. Понимаешь, Холов?! Это другая жизнь! Один Холов умрет, а другой родится! Ты готов пойти на все это?

Тот почти сразу же кивнул, скорчив лицом такую гримасу, что стало жутко.

– Я готов, готов. Я же этих сук вот этими пальцами готов рвать, – перед моим лицом, словно корявые сучья, мелькнули растопыренные пальцы, сжатые в крючкообразной готовности. – Зубами горло им драть хочу… Чтобы кровь теплая вот здесь лилась, чтобы орали, хрипели они как оглашенные. Это же даже не звери! Те же только по голодному делу нападают, а эти словно сумасшедшие всегда крови хотят. Видел, понимаешь, видел, как немчура из огнемета деревенских поливала, как водой из шланга, – Холова аж затрясло от воспоминаний. – Он, сука, рукава свои закатал, очки надел и ржет! Дети и женщины там связанные корчатся, орут! А я сделать ничего не могу! Все вижу и сделать ничего не могу! И ты спрашиваешь, готов ли я? – массивная деревянная лавка под ним жутко заскрипела, когда он привстал. – Я сдохну с радостью, если надо!

– Ясно, курсант, – я хлопнул его по плечу и встал с места. – Тогда будем работать… Хм, что-то ты раздухарился слишком сильно. Встань-ка. Выпрямись, – возбужденный матрос, еще не отошедший от своей речи, встал передо мною. – Сейчас я тебе немного градус снижу.