И всё это, всё, что удавалось перехватить, зацепить, поймать — ему чем дальше, тем больше не нравилось.

А родные ничего не замечали; папа был по горло занят в своём полку, отличившемся при подавлении беспорядков; мама, Надя и нянюшка просто хотели забыть поскорее весь тот ужас; в самом деле, ведь случались волнения и раньше; с ними справились, справятся и на сей раз.

Левка Бобровский был, конечно, пижон и задавака, но кое-что понимал крепко. И умел, взяв след, идти по нему до конца, несмотря ни на что. Федя вспомнил слова физика Ивана Андреевича — о том, что ему, Солонову-младшему придётся следить за старшей сестрой.

А ему придётся. Потому что в том мире, что так понравился Костьке Нифонтову, где якобы нет ни богатых, ни бедных, бессудно убили Государя со всей семьёй.

До того дня оставалось уже меньше десяти лет. Кажется — огромный срок, но Федор Солонов, побывавший в будущем, отчего-то так не думал.

Наследник Цесаревич Николай Александрович, будущей император Николай Второй уже имеет четверых дочерей, самая старшая, Ольга, всего на год старше его, Федора; а младшему, Алексею, всего три годика…

«Мы присягали России, сын, — говорил ему как-то папа, говорил необычно сурово и серьёзно. — А государь — символ её. Живой символ, как знамя. Люди дрались и умирали, чтобы только знамя, кусок раскрашенной тряпки на простой палке! — не досталось бы врагу. Хотя, казалось бы, да пусть подавятся! Не винтовка, не пулемёт и уж тем более не пушка — чего за него биться, за это знамя?! Тем более, что это же просто дань традиции — некогда значки и знамёна были нужны, чтобы лучше отличать отряды на поле боя. Сейчас, когда фронт растягивается на десятки вёрст, для чего нужны эти знамёна? — однако же нужны, сын. Символ, средоточие, то, без чего полк — всего лишь скопище невесть зачем получивших оружие людей. А не станет символа России — не станет и её самой. Нет, земля не исчезнет, не рухнут города, не выйдут из берегов реки, да и люди останутся — но это уже будет совершенно иное, сын. Совершенно иное…»

«Папа был прав», — подумал Федор.

Подняв воротник шинели и потуже завязав башлык, он шагал сейчас по предновогодней Гатчине. Был самый канун Василия Великого, в дворцовом парке ещё играла музыка на государевом катке, а он, Федор, шёл на Бомбардирскую, 15, в гости к Лизавете Корабельниковой.

Честно говоря, влезать в их «пари» с другом Ниткиным Феде совершенно не хотелось. Петя и в самом деле свести друг с другом слишком далеко отстоящие концы. Но что, если они, их страна, их Россия, их «поток», как говаривал профессор Онуфриев — сделалась полигоном, где меряются силами такие вот Онуфриевы с Никаноровыми? И, кто знает — кто ещё участвует в этой борьбе?