Любой венецианец, иллириец или уроженец Рагузы вам скажет: самое синее на свете море – Адриатика. Ласкова и спокойна, и даже зимние шторма её – как гнев милой девушки: нахмурится, топнет каблучком – а спустя мгновение забыла причину обиды. Вновь улыбается миру, разгладив складки ультрамаринового платья, играя с солнечными зайчиками.
Последнее море на долгом пути ганзейского когга встретило корабль теплым попутным ветром и запахом весеннего цветения. У борта стоял седоголовый странник в выгоревшем плаще и стоптанных сапогах, ждал швартовки. Когда сходня скрипнула о причал города Сплита – нетерпеливо оттолкнул матроса, сбежал на берег. Оглянулся по сторонам. Увидел чиновника таможни: надутого, багрового от собственной значимости. Спросил, запинаясь:
– Синьор, будьте так любезны: где находятся склады компании торговца Винченцо Туффини?
– Там, – неопределённо махнул таможенник, – проходи, не препятствуй государственным органам.
Седой продрался сквозь оживлённую толпу на причале. Свернул туда, куда показывал чиновник – в тёмный проход между глухими стенами. Оглянулся по сторонам, нахмурился: куда теперь?
Вдруг услышал молящий крик:
– Саве! Саве за име бога!
Неуверенно шагнул на зов. Пошёл быстрее, потом побежал.
За углом увидел: спиной золотоволосая девушка, отбивается от трёх брюнетов, а те уже слюни пускают от близости добычи.
– Руки убрали!
Один повернулся к Дмитрию, сверкнул ножом в кулаке:
– То ние твоя ствар. Излази!
Седой ударил сапогом по колену, добавил по загривку. Второй размахнулся дубинкой – ушёл в сторону, поймал руку на излом. Третий отскочил, прижался спиной к стене.
– Девушка, с вами всё хорошо?
Златовласка обернулась – и оказалась усачом в парике.
– Све е добро, – ответил усач и ударил Ярилова прямо в отвалившуюся от изумления челюсть.
* * *