– Аллаху акбар…
Тамплиер подошёл, крякнул, поднял стул вместе со связанным Дмитрием.
– Брат, – чуть не задохнулся Ярилов, – как вовремя! Откуда ты взялся? Представляешь: там, на улице, Ромка! Большой совсем. Развяжи меня скорее.
Анри не ответил: он удивлённо осматривал окровавленный штырь, похожий на толстое шило. Произнёс:
– Надо же! Получилось. Этого урода ни дамасским клинком, ни болтом из крепостного арбалета было не взять. А грошовый стилет, которым пользуются местные разбойники…
– Анри! Ну ты чего? Развяжи, говорю. А за то, что пришил Барсука – спасибо.
Тамплиер поднял второй стул, утвердил напротив, сел. Сказал:
– Едва успели. Ещё немного – и конец миру.
Ярилов уже понял, что побратим почему-то не спешит его развязывать. Решил пока об этом не думать. Согласился:
– Да, он что-то говорил про гибель мира. Того, что будет через восемьсот лет, откуда меня сюда принесло.
– Нет, там как раз всё в порядке. Он лгал. Силы, за которые старается Барсук, проигрывают по всем фронтам. Потому его и закинули сюда, чтобы повернуть историю на другой путь. Мы нашли письменный договор между Фридрихом и начальством Барсука. Император поклялся немедленно после воцарения над Европой принять ислам. Такие дела.
– Погоди, как же? Он же наоборот рассказывал. По крайней мере, я так понял: они там еле отбиваются от южан…
– И это – ложь. Знаешь, откуда прозвище «Барсук»?
– Ну, зверь такой.
– Нет. Бармак Сугыш – «Перст сражающегося». Так у них называется стратегическая разведка. Сокращённо и получается «Барсук». А шрамы на лице – последствия ритуала «Возрождение ифрита». Потому и папский престол мечтал уничтожить, чтобы выбить из-под католической веры основание.
– Откуда тебе это известно? И ты освободишь меня наконец?
Тамплиер промолчал. Наклонился, поднял половинки бронзового браслета. Прошептал:
– Вот и последнее препятствие устранено. Дрот сработает.
– Что? – не расслышал Ярилов.
– Видишь ли, брат мой. Все опасности, которые нам с таким трудом удалось избежать, возникли лишь после твоего появления. И пока ты существуешь – они могут вернуться. Мне очень жаль, поверь. Но долг – превыше всего. Я исполню присягу.