– Эка ты! – не удержался он от удивленного восклицания, когда я сам по окончании его рассказа наполнил из серебряного ковшика его кубок и протянул дьяку. – То перед государем встать на колени отказался, а то… – И тут же, испуганно осекшись, оглянулся на закрытую дверь, вскользь заметив, что, когда холопы расторопные – хорошо, но куда лучше, когда они при том еще и верные.

Намек я понял и сразу пояснил, что там, за дверями, стоят те, кто совсем недавно добровольно отправился давать показания к Басманову, не убоявшись ни кнута, ни дыбы.

– А вот это славно, – закивал он успокоенно и даже позволил себе слегка расслабиться, откинувшись на своем стуле-кресле, благо, что высокий подголовник это позволял.

– А что до тебя, то тут простая вежливость, – развел руками я. – Я тут хозяин, а значит, должен быть и радушным, и гостеприимным, потому чинами здесь считаться ни к чему. К тому же ты сам говорил мне как-то, Афанасий Иванович, что умных людей на свете мало, потому им надо бы цепляться друг за дружку, а не строить козни, – напомнил я кусочек из нашего короткого разговора в Серпухове.

– Не забыл, стало быть, словеса дьяка худородного, – удовлетворенно кивнул он.

– Умные всегда стараюсь запомнить, а уж худородный их сказал или кто иной, мне и дела нет.

– Жаль токмо, что ты вскорости в Кострому едешь, – крякнул Власьев. – Али, можа, еще передумаешь? – И пытливо уставился на меня.

– Нет, – твердо ответил я. – Не передумаю. У нас, шкоцких князей, верность в крови. Раз обещал Борису Федоровичу, упокой господь его светлую душу, – мы оба дружно перекрестились, – что не покину его сына ни в радости, ни в горе, значит, так оно и будет. Разве что он сам меня от себя отошлет – тогда только.

– Ну уж это навряд ли, – усмехнулся он. – Такого человека прочь от себя гнать – вовсе без головы надо быть, а у него она на плечах имеется, к тому ж, как я слыхал, не пустая. Эвон он яко судил. Уж боле двух седмиц как нет его в Москве, ан слухи да пересказы не токмо не затихают, но и множатся. Конечно, мыслится мне, что и впрямь там без тебя не обошлось. Небось добрую половину ему подсказал – как да что, ежели не поболе. – И дьяк сделал паузу, лукаво прищурившись и ожидая откровенного подтверждения.

Я смущенно пожал плечами.

– Перед тобой, – особо выделил я последнее слово, – таиться не стану. И впрямь помогал ему кое в чем, но, поверь, Афанасий Иванович, далеко не во всем.

– Верю, – кивнул он. – Это государь считает, что Федор Борисович, яко та птица, кою мне у короля Христиана повидать довелось, лишь чужие словеса повторять умеет…