— Видите ли, Марина Юрьевна, — неспешно начал я. — Если порядочный мужчина встречает женщину своей мечты, то по всем правилам чести от остальных он должен отказаться. — Но по возможности постарался подсластить горькую пилюлю: — С превеликим сожалением, разумеется.

— Что-то я не заметила этого… сожаления, — насмешливо фыркнула она.

— А это исключительно потому, что я очень волевой и невероятно скрытный, — любезно пояснил я.

— А вот в странах Европы иные обычаи, — с легким разочарованием протянула она. — Впрочем, тебе ли, князь, как потомку шкотских королей, их не знать.

С этими словами она, коварно улыбаясь и немного отступив от меня, но так, чтоб я при желании все равно смог, не сходя с места, дотянуться до ее осиной талии, изобразила кружение, сделав пару оборотов. И совершенно напрасно, ибо от нее явственно пахнуло не только ароматическими притираниями, но и немытым телом. Надо сказать, что в подобном сочетании последний «аромат» становится гораздо неприятнее. Сомневающийся пусть попробует плеснуть самого лучшего французского одеколону в свои туфли и погулять в них до вечера, а потом поднести их к носу. То еще амбре.

Признаться, я был о польских дамах лучшего мнения. А впрочем, понятно, они ж католики, а им сам папа бани запретил, если я ничего не путаю, вот и «благоухают»… по-европейски. Вдобавок припомнилось одно из обвинений Шуйского в адрес Дмитрия и Марины. Мол, в мыльню после свадебки ни разу не сходили, хотя она для них растапливалась каждое утро. Что ж, охотно верю.

Но был в этом «благоухании» и изрядный плюс. Подействовало оно на меня вроде нашатыря. Во всяком случае, в голове сразу зародилась парочка хороших предлогов, как поделикатнее улизнуть.

— Знаю я эти обычаи, — усмехнулся я. — Одно время даже жил по ним. Но мы ныне пребываем не в Европах, а на Руси, где нравы куда скромнее и целомудреннее. Что возьмешь — варвары, однако я тут уже третий год, успел привыкнуть. Да и негоже лезть в чужой монастырь со своим уставом. — И перешел к выполнению намеченного плана. — Кстати, что-то ныне в твоих покоях несколько жарковато.

— Но тут я — госпожа, и устав мой, а он гласит нечто иное, — проигнорировала она мое замечание насчет жары и, вновь подойдя поближе (сколько ж можно кружиться в одиночку), посетовала: — Покойный Дмитрий Иванович так и не успел научить меня сему новому танцу, кой столь блистательно исполняют твои музыканты. Кажется, он именуется вальс?

Ой как замечательно! И ничего выдумывать не надо.

— Так я сейчас их приведу и попробую обучить ему! — почти завопил я, не в силах скрыть радости от того, что все столь чудесно складывается.