Меня перебили. Встрял Фарид-мурза и с ехидной улыбкой заявил:

– Тебе не о чем жалеть, князь. Прослышав о твоих ратных делах и громких победах, хан и тебя приглашает к себе вместе с твоим государем. Поверь, он всегда рад видеть у себя в гостях удалых багатуров, да и негоже оставлять царя без его любимого воеводы.

– Вот за это благодарствую. Утешил, так утешил, – невозмутимо кивнул я и, прижав руку к груди, слегка склонил голову. – Передай хану мой самый низкий поклон за столь любезное приглашение и что я непременно буду у него в гостях, – и попросил, повторить условия нашего с государем въезда в стан Кызы, кои я слышал не с самого начала.

Фарид-мурза вопросительно повернулся к Тохтамышу, получил в ответ благосклонный кивок, и охотно приступил к повтору. Как я понимаю, ему и самому было приятно, пользуясь случаем, лишний раз посмаковать унизительные требования.

Итак, мы поутру впускаем в Скородом сотню воинов, сопровождающих татарских послов и счетоводов, которые должны убедиться, что «приданое» приготовлено, после чего, прихватив сундуки с серебром, золотом и мягкой рухлядью, то бишь мехами, все вместе отправляемся на встречу с ханом. Нас сопровождают два десятка стрельцов без пищалей.

Остановившись на половину полета стрелы от ханских апартаментов, Годунов должен спешиться и направиться к Кызы, который будет ждать своего будущего шурина подле своего шатра. Не дойдя до хана, сидящего на коне, пяти шагов, Федору надлежит упасть на колени и протянуть ему свою саблю в знак покорности. Далее нас ждет праздничный пир. Наутро осада снимается, а мы все дружненько отправляемся в Таврические степи.

Может и впрямь направимся, если… Если у меня не получится осуществить совет китайского полководца и захватить самое дорогое у татар, взяв в заложники самого хана. А заодно и самое дорогое для Кызы, то есть его первенца Тохтамыша.

Звучало безумно, но иного варианта для спасения Федора и Ксении не имелось….

Глава 30. Пусть будет!

Глава 30. Пусть будет!

Условия завтрашней капитуляции я слушал именно под этим углом – прикидывая, какие из них так-сяк, а какие надо изменить, пока не поздно, ибо они мешают моему замыслу, успевшему за это время обрасти очертаниями, контурами и прочим.

Кстати, сами татары реагировали на излагаемое Фаридом-мурзой по-разному. Сдается, не все они были сторонниками такого откровенно унизительного варианта, особенно Араслан Дивей. Да и у Хаджи-бея губы периодически кривились в презрительной усмешке, когда он поглядывал на Годунова. Наверное, считал, что воин не должен так себя вести и соглашаться на подобное. Разве в исключительных случаях, но нынешний под эту категорию, на взгляд бея, явно не подходил.