Кстати, помнится, и Кызы-Гирей тоже там похоронен. Вот интересно, как бы воспринял Сефер, если б я стал ему рассказывать о надгробии над телом его папашки? Наверное, решил бы, что я сбрендил, а я и впрямь его видел. Помнится, по торцам там располагались две стелы, украшенные резьбой, а головная почему-то венчалась чалмой.

«…Стоп! – остановил я поток собственных воспоминаний. – А ведь экскурсовод что-то говорила по поводу смерти Кызы. Ну да, точно говорила, когда мы стояли подле его могилы. Помнится, и дату называла, и причину. Правда, она быстро повела нас дальше, к мавзолею той самой Диляры, но ведь было, было, надо только вспомнить. Главное, и смерть-то какая-то необычная: неожиданная, но не боевая и не от яда….»

Я задумчиво потер лоб. Помнится, она каким-то образом связана с его отцом Девлетом…. Или нет, не связана – похожа…. Мне не хватило совсем немного времени – помешал Сефер, о чем-то спросивший меня. Язык у ханского сына явно заплетался. Мда-а, навряд ли Кызы-Гирей возрадуется, увидев его пьяным. Чего доброго решит, что мы напоили его с тайным умыслом, дабы учинить насмешку. Опять же может и слуг своих послать, чтоб с коня сняли, а лишние люди со стороны татар во время захвата хана мне ни к чему – помеха.

Ладно, позже вспомню, а сейчас займусь более неотложными делами….

Сефер в это время как раз потянулся за очередным куском баранины, придирчиво выбирая самый симпатичный, и я успел в двух словах пояснить Годунову, что сейчас скажу ему, дабы это не оказалось для него неожиданностью. Едва сопливый нуреддин запихал в рот очередной кусман, бесцеремонно вытирая руку о нарядную скатерть, как я, повернувшись к Федору и укоризненно качая головой, принялся цитировать, что на Руси говорят о падких до хмельного зелья.

– Негоже хозяину отставать от гостя, – заявил тот в свое оправдание, кивая на нуреддина.

– И впрямь негоже, – согласился я, и пока Годунов сделал вид, что приложился к кубку, склонившись к Сеферу, попросил его перестать пить, не то, боюсь, я не смогу довезти своего государя до его отца.

Тот понимающе кивнул, демонстративно вылил мед из кубка и, перевернув его вверх дном, с громким стуком поставил на стол и выжидающе уставился на Годунова. Тот развел руками и последовал его примеру. Правда, у него при этом ничего не вылилось. Выходит, не изображал, а пил на самом деле. Ну да, от таких рассказов о жизни в гареме и я бы запил.

Меж тем в дело вступили и мои гвардейцы, с натугой ворочая здоровенные сундуки. Получается, с золотом закончили и перешли на серебро. В принципе можно было бы обойтись вовсе без него, но тогда получалось слишком мало сундуков, а мне требовалось подогнать их число под шестьдесят – ровно столько, сколько изготовлено на Пушкарском дворе «органов» с «сороками». Опять же где это видано, чтоб выкуп, собранный со всех жителей города, состоял из одних золотых монет? Или народ так богат, что серебра у него не водится? Но и вместе с серебром казна уместилась в пятидесяти пяти сундуках – пришлось срочно забивать оставшиеся пять мехами.