Лагерь сорокатысячной – огромной по меркам XII века и весьма небольшой для века XX – армии Великой Римской империи полукольцом раскинулся по окрестным холмам. Летом здесь, наверное, было очень красиво: персиковые и вишневые сады, виноградники, живописные деревушки, возделанные поля, сплетение блестящих под солнцем оросительных каналов. Однако ранней промозглой весной местность представала весьма неуютной. Листва на деревьях только-только проклюнулась, свежую траву быстро подъели тысячи лошадей, люди вытоптали землю и сожгли город. Уцелевшие насельники Коньи образовали свой собственный бивак и, сидя на спасенном имуществе, дожидались часа, когда можно будет вернуться обратно.

Бывшего обер-лейтенанта Третьего Рейха несказанно поражала прямо-таки муравьиная способность людей Средневековья приспосабливаться к меняющимся условиям и восстанавливать свои жилища из пепла. Сейчас уцелела только крепостная стена Коньи, все остальное лежит в руинах и пожарищах. Но, если заглянуть сюда через год, город вновь будет бурлить, торговать и жить. Завоевателям потребовалось бы снести дома и городские укрепления, перепахать землю и засыпать ее солью – и только тогда бы бывшая византийская крепость Иконий умерла. По слухам, император Барбаросса пытался именно таким способом стереть с лица земли досадивший ему Милан, но не преуспел. Дело ограничилось символическим разрушением одного из соборов и части крепостного вала.

«Сами виноваты, – философически думал мессир фон Райхерт, уже начавший проникаться немудреной и насквозь циничной точкой зрения идущих через Переднюю Азию крестоносцев. – Соблюдали бы собственный уговор, и все закончилось благополучно. Мы бы спокойно прошли мимо. Так нет, им приспичило цапнуть Барбароссу за пятку».

Отсюда, со склона холма, где был разбит маленький лагерь английских посланников и примкнувших к ним соотечественников, Гунтер отлично видел большой императорский шатер с лениво развевающимся желтым полотнищем стяга. Черный римский орел на знамени хищно разевал клюв и топорщил перья. Около шатра, по обыкновению, толпилось пестрое сборище приближенных старого императора, сегодня изрядно увеличившееся за счет конийских посланников.

За шелковыми стенами разыгрывалась очередная партия в политические шахматы – молодой конийский султан Орхан, явившийся с просьбой о перемирии, расплачивался за свою ошибку. Впрочем, не он первый принял желаемое за действительное, самоуверенно решив, что стоящий во главе крестоносной армии дряхлый старик шестидесяти пяти лет уже ни на что не годен. Повелитель Римской империи с величайшим удовольствием разыгрывал из себя скандального и вздорного старца, то порывающегося развернуть войско на ненавистную Италию, то без причины отчитывающего приближенных, свитских и родичей – но под этой маской по-прежнему скрывался жесткий, решительный и умный правитель, державший огромную армию в железном кулаке и лично возглавивший штурм Коньи.