– Скатертью вам дорога, Иерусалим – вон там, и нечего маячить под нашими стенами, – цинично высказался по этому поводу Дугал.

Железная змея ползла через пустынные, незаселенные холмы – которым через пару столетий предстояло стать оживленными турецкими провинциями – от одной сторожевой крепости до другой, от источника к источнику. Вода была здесь величайшим сокровищем, ценностью превыше золота и человеческой жизни. Мутная, грязная вода крепостных колодцев – сперва лошадям, потом людям. Когда крестоносное воинство уходило дальше, приходилось ждать по нескольку дней, чтобы высушенные до дна колодцы снова наполнились. Некоторые так и оставались пустыми, вода больше не возвращалась.

Два зимних месяца, морозных, ветреных и пыльных. Однообразные безлесные холмы, переходящие в выветренные горы, редкие бедные деревушки. Подъем, свернуть лагерь, в седло, рысью-трусцой-шагом до наступления вечера, разбить лагерь, ночлег – бесконечно-непрерывное, однообразное движение вперед. К побережью. Туда, где шумные города Киликии, а не эта наводящая уныние и тоску смерзшаяся холмистая степь.

В начале весны разделенное на полутысячи крестоносное воинство преодолело никому не принадлежащие и никем не заселенные пустоши. Порой из-за холмов в облаках пыли выскакивали конные отряды неведомой национальности. Мессир фон Райхерт решил, что нападающие должны быть сельджуками, захватившими изрядную часть бывших византийских провинций. Его сотоварищи по Походу, не вдаваясь в различия, скопом именовали любых противников «турками» либо «сарацинами». Завязывалась схватка, врагов истребляли либо отгоняли, уцелевшие грабители исчезали в распадках, угоняя лошадей, подводы с припасами, и порой похищая людей.

Однажды в сумерках такой разбойничий отряд налетел на посольскую стоянку. Гунтеру еще долго вспоминался конь, прыгнувший прямо через сыплющий искрами костер, вопли, божба, перемещаемая отборными проклятиями – и широкий светлый полукруг летящей клейморы, подсекающей ноги лошади. Бедное животное, визжа, покатилось по земле. Всадник успел выпрыгнуть из седла и несколько мгновений ожесточенно рубился с «неверными» – пока его не прикончили набежавшие со всех сторон франки.

Покалеченного и бившегося посреди стоянки коня хладнокровно прирезал де Фуа. Мессир фон Райхерт поначалу содрогнулся, когда мертвого жеребца деловито выпотрошили, мясо закоптили и преспокойнейшим образом съели. Однако, как убедился на собственном опыте германец, жареная конина ничуть не хуже любой другой пищи. Особенно если выбирать не из чего, ибо в армии начинались трудности с провиантом. Тот, что везли с собой из Византии, подходил к концу, а приобрести новый в пустынных областях было попросту негде. Оставалась надежда на Конью – Кылыч-Аслан, третий десяток лет правивший султанатом, мудро предпочел дать крестоносцам все, что они просят, и пропустить воинство Христово через свои земли к пределам Киликии.