* * *

«Бомба. Она в подвеске. Я не знаю, как она там оказалась, но она там. Пятьсот килограмм, Господи ты наш на небесах, кто-нибудь, спасите нас…» – где-то далеко внизу Серж де Шательро, наравне с тысячью других людей, стоял, запрокинув голову к грозовому небу и не отрывая взгляда от парящей рукотворной птицы. И бесполезно орать – «Рассыпься!», или «Воздух!», или даже «Ложись!» – никто из них не видел Драконов Люфтваффе в действии, никто не представляет, какого рода опасность грозит им из-под облаков. Да в общем, уже и поздно.

Не мучаясь вопросом, откуда в Палестине взялся оставленный на Сицилии самолет, Казаков беспокоился об ином. Что на уме у того, кто за штурвалом? А если он сейчас заставит «Юнкерс» опустить нос вниз и с пронзительным воем под беззвучный аккомпанемент Вагнера отправится в свой последний полет? Казакову казалось, что самолет нарезает круги прямехонько у него над головой и приземлится точно ему на макушку.

«Герр оберштурмбанфюрер, не делайте этого! – мысленно взвыл он. – Ядреная бомба, конечно, моментально восстанавливает справедливость, но я не желаю находится в радиусе восстановления этой самой справедливости! Драпануть, что ли? Не успею…»

Высокое общество, высыпавшее из шатра, отреагировало по-разному. Ричард выхватил меч из ножен и стоял, с несколько идиотским выражением лица взирая то на небо, то на клинок. Традиции рыцарства требовали вызвать дракона на поединок здесь и сейчас, но вот как осуществить вызов на практике, Львиное Сердце явно не представлял. Сибилла беспрерывно крестилась, как зачарованная, уставившись на летящий самолет и шепча что-то про себя. Монферрат побледнел, но с места не двинулся. Ги, похоже, наладился упасть в обморок, но вовремя заметил, что Ричард не сумеет его подхватить в нужный миг и теперь просто глазел на стальную птицу вместе с остальными. Наиболее сообразно ситуации – хотя и диаметрально противоположным манером – вели себя Фридрих фон Штауфен, он же Барбаросса, и султан Саладин. Первый замысловато и громогласно ругался, в самых диковинных сочетаниях поминая Господа нашего и длинный перечень святых угодников. Саладин негромко молился по-арабски, прикрыв глаза и сложив ладони перед грудью. Худое, смуглое его лицо было на удивление спокойным.

«Юнкерс» описал еще один круг, резко завалился на правое крыло и, снижаясь, устремился в сторону пустыни, воистину ревя, как разгневанный дракон, и пронзая тучи. На миг самолет исчез из вида, вынырнул из облака, и под общее протяжное «а-а!» от него отделилось нечто крохотное, камнем полетевшее вниз. Спустя несколько мгновений над падающей человеческой фигуркой вспух широкий белоснежный купол.