– Актерка! – смеялся Дмитрий, а Ольга хмурилась – ее снедало нетерпение.

– Что же такое архиважное ты намеревался нам сообщить, сын? – спросила Мария Александровна.

Вопрос матери прервал очередной пируэт Володи.

– Я только Ольге! – воскликнул он. – Только ей могу доверить, как самой сознательной из вас.

– А мы! А мы! – закричали в один голос Маната и Дмитрий. – Мы тоже хотим знать!

– Володя! Упрямство тебе не к лицу. Ты должен сказать всем, хотя бы из уважения к гостю!

Ах, наконец-то Мария Александровна обратила внимание и на меня!

– Хорошо! – Володя кинулся на стул.

Одним глотком допив свой чай, он заговорил, видимо, из упрямства обращаясь исключительно к старшей из двух сестер и игнорируя остальных домочадцев.

– Бог есть, вот что архиважно, душа моя. Вот это… – Энергичный взмах рукой – Володя указывает на стол, где все еще лежит письмо из Шушенского. – …бесспорное доказательство Его промысла. Помнишь, как у Канта?..

– Ты хотел сказать: «У Маркса», – вмешалась Мария Александровна.

– У Канта, Ваше Превосходительство Мать! Который, критикуя доказательства Его бытия, приведенные Фомой Аквинатом, опроверг измышления атеистов!

– Наш дух тесно связан с Богом. Он независим от нашего желания, – тихо проговорил Дмитрий, который так же, как и Маняша, всегда соглашался со старшим братом.

– Ну как? – решаюсь спросить я.

– Получается вполне художественно, – отвечает Настасья Константиновна. – По-христиански прочувствованно.

– О, да! Оленьку отпевали в маленькой церкви на Васильевском острове…

– Вы сказали «Оленьку»?..

– Позвольте, не называть же ежеминутно и особо в мгновения скорби девятнадцатилетнюю девушку Ольгой Ильиничной. Да. Мне вспомнились похороны Оленьки. Мария Александровна тогда приехала в Петербург…

– Хоронить взрослую дочь – что может быть ужасней, – Настасья Константиновна горестно вздыхает, но я, в твердолобой целеустремленности своей уподобясь носорогу, продолжаю горестные излияния.

– Да, безутешная мать приехала из Симбирска в столицу, чтобы похоронить дочь. Мне запомнился наш разговор при входе в церковь, после отпевания. Она не скорбела об Ольге. Она сетовала на Владимира.