– А механика – вполне жизненна, – продолжила Аглея, – Ну, иногда, конечно, и не получается. Отец как-то предложил ещё в Эмпорионе для подъёма воды из речки в городской водопровод сделать винт Архимеда, но бестолковые рабы сделали его скверно, и механизм работал еле-еле и оказался даже хуже прежних водоносов…

– Слишком большая щель между винтом и трубой?

– Ну да, я тогда маленькая была, так моя ладонь туда легко просовывалась. А воде много ли надо, чтобы стечь обратно вниз?

– А цепной подъёмник с ковшами не пробовали?

– Отец предлагал его уже в Массилии – в Эмпорионе после неудачи с винтом Архимеда его новых идей никто не хотел слушать. Но там ведь деревом не обойдёшься, нужно ещё и много бронзы, а она очень дорогая…

– Прямо настолько, что совсем никак неприемлемо?

– Ну, гадесское олово по обычной нормальной цене идёт, но его редко когда достаточно закупить удаётся – почти всё идёт в Рим или в Карфаген и дальше – в Элладу и Египет, и получается, что мимо Массилии. А то олово, что привозят с севера кельты, в три раза дороже гадесского, и его тоже очень мало. А рабов те же самые кельты продают недорого, и проще использовать их. Даже ослы себя не оправдывают – рабы дешевле…

– Аглея, не утомляй нашего римского гостя этими низменными разговорами о рабах и механизмах! – вмешалась александрийка, – Разве за этим мужчины приезжают в Коринф? И о том ли должна говорить с мужчиной красивая и образованная коринфянка? Ну, не сразу о любви, конечно, это было бы слишком вульгарно, но хотя бы уж о высоком искусстве! – ага, и трётся при этом выпуклостями так, что ясно и ежу, на какое искусство она намерена вскоре свернуть беседу.

– Ну, об искусстве – так об искусстве, – покладисто согласился я, – Захожу вчера в лавку бронзовщика Леонтиска, а у него закрыто – он, скотина лысая, говорят, уже пьян! А я так хотел посмотреть его новую Артемиду Охотницу, которую он отлил на днях…

– А я видела её позавчера! – тут же лихо оседлала тему александрийка, – Но что в ней хорошего? Это же просто ужас какой-то!

– Странно, я слыхал – отличная работа.

– Нет, ну он, конечно, искусный мастер, и натурщица ему позировала красивая, но ведь так же нельзя! Это же прямо подрыв устоев какой-то! Будь моя воля – я обвинила бы его в святотатстве!

– И в чём ты усматриваешь святотатство?

– Ну, во-первых, он беззастенчиво отступил от канона. Кто и когда изображал Артемиду полностью обнажённой? И где её лук со стрелами? Всё, что имеет хоть какую-то связь с охотой – это наброшенная ей на ногу львиная шкура. Но когда же это Артемида охотилась на львов? Во-вторых, разве его Артемида – эллинка? Где у него канонический эллинский профиль её лица? Это же варварка какая-то, и разве это не оскорбительно для великой эллинской богини? И как она стоит! В разнузданной вызывающей позе – не в охотничьем смысле, а в эротическом. Поза подчёркивает её телесные достоинства и вызывает вожделение к ней как к обыкновенной земной женщине! Даже Афродиту не пристало изображать подобным образом, а тут – Артемида, никак не связанная с плотской любовью. Так богинь не изображают!