– "… немало было смеха в сенате, когда Луций Валерий Флакк, наш принцепс, предложил просить всех плебейских трибунов ходить в такую погоду по улице лишь со всех сторон окружёнными своими друзьями, клиентами или рабами, дабы не случилось так, что виновником их падения и ушибов или унижения стал бы случайно враждебный или хотя бы просто посторонний для них человек, коего пострадавший трибун мог бы заподозрить в злонамеренном умысле против его неприкосновенной особы…"

Тут обхохоталась Юлька, после чего объяснила остальным суть – вот уже два с половиной столетия, как в понятие неприкосновенности священной особы плебейского трибуна входит и его право на насилие и даже самосуд в отношении всякого, кто окажет ему противодействие или сопротивление, вплоть до приказа сбросить противящегося со знаменитой Тарпейской скалы, который исполняется свитой трибуна немедленно и безо всякого суда.

– Так оно и есть, и дальше будет как раз об этом, – подтвердил я, – "… а старики припомнили случай времён их прадедов, когда суровые зимы, подобные нынешней, были не столь редки. Не стану утомлять тебя именами тогдашних консулов, самого трибуна и его невольного обидчика, которые тебе едва ли интересны, суть же там была в том, что в такую же зиму на такой же обледеневшей мостовой шедший впереди плебейского трибуна человек поскользнулся и упал трибуну под ноги, отчего тот тоже упал и не только разбил себе в кровь лоб и нос, но и угодил лицом то ли в бычью лепёшку, то ли в ослиную кучу, а виновник случившегося оказался вдобавок то ли другом, то ли клиентом одного из его политических противников и недоброжелателей." – тут Юлька сложилась от хохота пополам, но на сей раз и вся остальная наша компания от неё не отстала, так что и мне пришлось прерваться и подождать, пока они отсмеются, – "…Разъярённый как болью, так и унижением трибун усмотрел в этом умысел врага и приказал сопровождавшим его сбросить виновника с Тарпейской скалы. Спасло же бедолагу лишь то, что и сама скала обледенела не меньше, чем та злосчастная мостовая, и пытавшиеся подвести казнимого к краю скалы поскользнулись и едва не рухнули в пропасть сами. В этом было усмотрено божественное вмешательство, и трибун отменил свой приказ о бессудной казни, заменив его судебным иском, а суд оправдал обвиняемого за недоказанностью злого умысла. Обо всём этом в сенате говорилось, конечно, больше в шутку, чем всерьёз, но трибуны, когда посмеялись вместе с нами, пообещали от самоуправства, если вдруг случится подобное, воздержаться и решать дело обычным судом."