— Скажите, Николай Иванович… Так, в порядке светской беседы, не для рапорта… Что вы предлагали взамен ленинско-черновской политики? Тогда, в двадцать четвертом?

Бывший «Коля Балаболкин» хмыкнул, культурно нарезая бифштекс. И ведь неглупый, несмотря на прозвище. Прозвали его за легкость и простоту в общении, а еще за многия знания. Три языка свободно: немецкий, французский, английский. Экономист, причем грамотно улавливающий дух времени. Именно бухаринская постепенная политика коллективизации, направленная на обогащение крестьян, проводится вот уже десятый год в стране.

Орлов жевал совсем неплохое мясо, и все не мог понять: ладно сам он, контрразведчик, ненавидящий красных ротмистр, пойманный на горячем за неделю до подготовленного побега в Финляндию, и вынутый Корабельщиком буквально из-под расстрела. Но Бухарин с Лениным не разлей вода, Сталина запросто называл «Коба». И даже на заседании Совнаркома Сталин защищал главного заговорщика. С таких-то высот зачем бунтовать?

Бухарин между тем доел бифштекс, положил нож и вилку на тарелку крестом, что в этикете ресторана означало: «Закончил, прошу подавать следующее блюдо».

— Я отвечу на ваш вопрос, если вы обещаете мне честный ответ на мой. Годится?

— Пожалуй, сделка честная. Извольте ответить, а за мной не задержится.

— Вам сейчас, наверное, думается: вот же дурак этот Коля Балаболкин! Мог стать нарком просвещения, а стал клейменый каторжник, верно?

Пианист не стал отпираться, а только молча кивнул, положив и свои приборы по образцу собеседника. Официанты сейчас же понесли десерт, заказанный кофе по-турецки, сваренный в настоящем песке. Мужчины помолчали, дав посторонним время отойти подальше.

— Но вы, Владимир Григорьевич… Да-да, я знаю ваше имя и фамилию, — Бухарин вздохнул, — причем от некоего антиквара, Георгия Бергма, члена Санкт-Петербургского летного клуба… Помните такого?

Пианист пожал плечами:

— Много передо мной прошло мальчиков с многозначительными взглядами. Всех не упомнить. Итак, что же вы предлагали взамен двухголовой диктатуры большевиков с эсерами?

Бухарин улыбнулся плотоядно:

— Диктатуру одной партии. Большевиков. Вся эта видимость парламентской борьбы нас только замедляет. Как ни назови вождя, председателем ли Совнаркома, царем или гетманом, суть в том, что все в стране делается по его слову. Так зачем нам фиговые листки «демократического централизма»? Диктатура пролетариата должна осуществляться открыто и гласно. А недовольных к ногтю! Спасибо Корабельщику за машины и моторы, но их применение не его забота. Он улетит, а нам здесь жить. Вот какой был наш лозунг.