Сегодня призвались ровно десять канмусу, и каждую ждали несколько человек. Родственники, друзья. Тереза видела, у кого-то даже парень пришел… Бедный, как он теперь? Только в кан-сенен, получается, а то же и не обнимешься толком…

За большими ториями, за главными воротам храма, отстали запахи цветов и влаги. Отсюда и дальше по аллее пахло уже городом: камнем, резиной и топливом, а еще подгоревшим жиром из той самой забегаловки-стекляшки на углу. Скоро сквозь гомон толпы прорвались молодые, звонкие голоса официанток:

– Один удон, два риса, четыре темпуры!

Отвечал разноголосый хор поваров, подтверждающих, что приняли и поняли заказ:

– Ха-а-ай! Один удон, два риса, четыре темпуры!

Тереза представила басящих поваров – потных, нагнувшихся над сковородами, либо тянущимися к банкам на высоких полках, жмурящихся в белые квадраты потолочных светильников. Припомнила официанток – она сама несколько недель подрабатывала в кафе, и еще ничего не забыла. Ни гудящих уже к середине дня пяток, ни голода от постоянной беготни. За ужином как рука из горла вылезала: ухватить побольше, до того жрать хотелось!

Тереза поежилась: а привычка перед каждым зеркалом поправлять волосы, проходить по лицу салфеткой и по губам помадой… Ведь подавальщица должна выглядеть, выглядеть, выглядеть! Напихать брюхо можно и на бегу, купив с лотка мелочевку, разжаренную до потери вкуса. В кафе ходят провести время, ну и на девчонок посмотреть, ясное дело. Или на тех, что с собой привел, или на тех, что бегают вокруг с подносами…

Ну и, конечно, нельзя облажаться перед посетительницами – те-то не парни, девки примечают не только сиськи с ногами, потекшую тушь тоже. А потом в сети распишут, а тетенька из отдела пи-ар прочитает отзыв, сунет в нос распечатку и срежет зарплату. За неаккуратность во внешности. Сколько раз Тереза так пролетала, даже думала пойти в мэйд-кафе, где работать надо в костюмах, и погрешности можно списать на образ персонажа, да и плата в косплей-кафе здорово больше… Но туда ходит слишком уж много ушибленных на голову; а их за последние годы, от всех войн и переворотов, и без того уже можно встретить за любым углом.

Тереза вздохнула и выбросила из головы работу. Теперь она канмусу, больше не нужно ходить опасаясь каждого чиха, как одолженный кот.

Посмотрела вокруг: яркие светильники, глаз режет. Обернулась – там лучше, храм выставил целую стену золотистых фонариков, с именами Призванных, четко прорисованных тушью на светящейся бумаге…

От храма все еще шли и шли люди.

Следом за толпой, выдерживая почтительно дистанцию, несколько гайдзинов тащили на себе коробки, длинные чехлы, рюкзаки и сумки. Один из них, высокий, светловосый, обменялся с папой короткими поклонами, и вроде бы при движении блеснуло на отвороте гайдзинского пиджака что-то знакомое – Тереза не поняла, что. Сумрак, и свет со всех сторон, блики так и прыгают.