– Ага… – озадаченно гляжу на пулю, застрявшую аккурат между плечом и грудной мышцей, – не иначе, как на излёте…

… и не долго думая, выковыриваю её ножом.

– Действительно ёбнутый, – вздыхает Санька, забирая нож, – да ты никак башкой ударился? Ясненько… пошли-ка, брат, до врачей…

– Давненько я здесь не был, – проговариваю вслух, озираясь в госпитальной палатке, пока Санька помогает мне раздеваться.

– … ножом? – слышу голос Оттона Марковича за ширмой, и приглушённый смешок, – Действительно – братья!

– И вы туда же, – укоризненно говорит Санька, – Вот с чего у меня такая репутацию?

– Действительно, – Оттон Маркович вроде как и соглашается, но явно с подвохом…

– Здравствуйте, молодой человек… или лучше – господин офицер?

– Здравствуйте. Да без разницы.

– Надо же, – будто бы даже приятно удивляется медикус, – ну-с… Рану придётся почистить. Потерпите или морфия вколоть?

– Не-е… без морфия…

– Как прикажете, – соглашается он. Несколько минут он, и ассистирующая ему Ольга Александровна Баумгартнер обрабатывают раны и довольно болезненно прочищают пулевую. Боль чувствую, но отстранённо, и потому спокойно веду беседу, рассказывая о воздушном бое. Из первых, так сказать, рук.

– Вы бы, голубчик, остались на ночь у нас? – предлагает Оттон Маркович, – Мало ли, может залихорадит!

– Ну…

– Оставайся! – вмешивается брат, – Здесь хоть спокойно выспишься!

– Заодно и отужинаете с нами, – тоном коварной соблазнительницы предлагает Ольга Александровна.

– Ну… эх, ладно! Соблазнительница коварная!

– А-а! – вскочив на койке, нашариваю висящую в изголовье кровати кобуру «Маузера», и с дикими глазами выцеливая…

– В чём дело, голубчик?! – заскочивший в палату Эбергарт несколько нетрезв и изрядно встревожен, даже песне свалилось с переносья, удержавшись только на цепочке.

– Никак кошмар? – тоном опытного психиатра поинтересовался вошедший следом Чистович, што-то спешно дожёвывая и утирая рот салфеткой.