– А? Он самый… – никак не могу придти в себя, сердце до сих пор колотится…
– Ничего голубчик, – зажурчала профессионально поставленная речь, – вчерашнее событие не могло не сказаться…
– Да причём тут это?! Мне приснилось, што Фира замуж выходит, и не за меня!
После завтрака меня выписали, найдя состояние сносным.
– Вы уж, голубчик, поберегитесь, – попросил на прощание Оттон Маркович, – раны у вас из тех, что с одинаковым успехом могут как зажить за неделю, оставив незначительные шрамы, так и воспалиться, уложив вас на койку на долгие недели.
– Постараюсь, – отвечаю с некоторой неуверенностью, на што медик только вздыхает, скорбно поджав губы.
Раскланявшись с Гучковым, сажусь в присланное авто, и Чортушко, вопреки своему обыкновению, весьма деликатно доставляет меня на аэродром. Рассказав ещё раз подробности боя, падения и своих впечатлений, даю разрешение на полёты.
– Но! – подняв палец, разом затыкаю оглушительный рёв, – без какой-либо нагрузки! Это ясно!
– Прослежу, – обещает брат, обведя взглядом курсантов, и через несколько минут начинается подготовка к психической атаке. Проводив взглядом поочерёдно взлетевших курсантов, я сел разбираться с документацией. Не люблю… но надо!
Вечером уже, послонявшись по аэродрому и не находя себе места, вернулся в свою палатку, и взяв из футляра аккордеон, начал наигрывать всякое, поглядывая на деловитую суету.
А потом как-то само… пальцы пробежали по кнопкам, и…
Даже дядя Гиляй, соскочивший с коня, так и встал рядышком, держа его под уздцы и поглаживая по бархатистой шее. Работа на аэродроме замедлилась, а из моей души лилась песня…
– Да, – после длинного молчания сказал Владимир Алексеевич, будто вспомнивший што-то давнее, да не донца подзабытое, не зажившее толком, – так и было. Всё так… всё…
Нащупав в кармане трубочку, он принялся было искать кисет, но будто очнулся.
– Да! Я што прискакал-то! Британцы эвакуацию начали!