– Позавчера ему вынесли приговор, приговорён к высшей мере. Правда, без вашей резолюции…

– Подписи генерального прокурора достаточно. Когда должны расстрелять?

– Завтра на рассвете.

Иосиф Виссарионович помолчал, продолжая задумчиво покусывать чубук пустой трубки. Покосился в окно своего кремлёвского кабинета, за стеклом которого собирались снежные тучи. Берия с напряжением ждал продолжения разговора. Он не исключал того факта, что Хозяин прикажет пересмотреть приговор и заменит расстрел на 25 лет лагерей. Хотя обычно за Иосифом Виссарионовичем таких снисхождений к врагам народа не припоминалось. Но кто ж его поймёт, на то он и Сталин. Однако генсек, положив трубку на сукно стола, произнёс:

– Собаке – собачья смерть. – И, снова бросив взгляд в окно, уже на русском сказал: – Что-то устал я сегодня, Лаврентий, старею, наверное, не могу уже сутками работать… Если уйду в отставку, сможешь руководить страной?

– Кто? Я?!

Берия посерел, что вызвало у генсека саркастическую улыбку.

– Пошутил я, не пугайся. Надеюсь, это случится ещё не скоро. Вон и война с немцами не за горами, на кого страну оставить? Уж как-нибудь до 53-го дотяну, а там видно будет. Тут перед тобой очередь стоит, так что занимайся своими делами. Ладно, ступай, не буду тебя больше задерживать.

Когда за наркомом неслышно закрылась дверь, лицо Сталина исказилось от боли, и он со стоном схватился за поясницу. Радикулит донимал его всё чаще, а этот приступ начался во время беседы с Берией. Однако даже при соратнике Хозяин не посмел себе позволить внешнего проявления страданий. Только теперь, проводив Лаврентия, он смог расслабиться и отправиться на кухню, вернее, в ту её часть, где пылала жаром настоящая русская печь. Половина печи была на кухне, а вторая – за перегородкой, куда можно было пройти только из рабочего кабинета. Перегородка была установлена преднамеренно, чтобы повара и другие, отиравшиеся на кухне, не мешали генсеку своим мельтешением лечиться, хотя звуки с кухни доносились прекрасно. Персонал об этом знал и старался лишнего не говорить.

Положив на горячие кирпичи заранее приготовленную широкую доску, Сталин скинул френч и, кряхтя, забрался наверх. Полежит с полчаса, прогреет как следует кости и пойдёт ужинать. Сегодня один, без дочери, которую утром увезли обратно на дачу в Зубалово. Была мысль пригласить на ужин Берию, но в последний момент от такой идеи отказался. Рано пока новоиспечённого наркома за один обеденный стол с собой сажать, пусть сначала докажет, что он этого достоин.

– …А вообще в последнее время товарищ Сталин почему-то стал меньше есть, – донеслось до его слуха с той стороны перегородки. – Не знаю, с чем это связано, может, приболел… – Говорила, судя по всему, повариха Анастасия, фамилию которой он не помнил, но знал, что это именно она готовит его любимые трёхдневные щи, которые ему подавали в горшочке.