— Подожди-ка, Нинка кричит, — шепнула соседка Нины по номеру своему приятелю.

— Лежи тихо, лежи тихо, лежи тихо, я ничего не хочу сейчас слышать, — громко шепнул приятель.

Соседка лежала и позабыла про Нину и про себя.

Нину больше не было слышно.

Утром под окнами гостиницы шумела киногруппа:

— Спартак выигрывает со счетом три — два!

— Динамо возьмет дисциплиной. Это же — эмвэдэшная команда. У нее дисциплина. А Спартак — это полуинтеллигенты.

— Ставлю пол-литра венгерского коньяку на Спартак!

— Мальчики, мальчики, кто вчера прихватил милицейскую фуражку? Милицейской фуражки нет...

И огромная эта ватага веселых и легких людей возила подошвами по асфальту, курила и припевала. Люди были свежи, полнокровны, свободны в движениях и речах. Большие машины, фургоны и легковушки смиренно ждали, когда киногруппа рассядется в них, захлопает дворцами им поедет...

Сойки вздымались над Горно-Алтайском, и солнцу еще предстояло взойти на хребет, стрельнуть своим первым лучом и высветлить белую хатку на западном склоне, и после хлынуть, пролиться в чащу. До солнца чаща вся была сизая, сочился туман, и люди кричали, чтобы согреться и утвердиться в ненастном утре.

Когда появилась горбушка солнца над гранью хребта, туман растворился, и звуки сделались мягче. Беззвучное солнце лилось и все согревало, и людям уже не хотелось кричать.

Машины поехали, чтобы снимать кинофильм. Молодой работник кино, осветитель, поцеловал себе два пальца и поднял их, показал третьему от угла окошку па четвертом этаже гостиницы.

Подружка его теперь досыпала, а может, глядела на милого своего человека, как он ходит среди знаменитых людей, актеров и режиссеров, как курит и шутит...

— Нинка, ты что? Ведь завтрак проспали. Нин…

Лыжница, мастер спорта, Нина Ковалева спала, губы се были сложены крепко, будто обидели девочку, желтые волосы на прямой пробор и руки поверх одеяла, ладошки одна на одну.

— Нина, чего ты? Вставай! — Соседка по номеру тихо пришла и стояла над мастером спорта, но коснуться Нины рукой не могла, так торжественно и бледно было лицо у Нины... Солнце уже пролилось, заполнило чашу... Оранжевой стала портьера. Глаза у Нины были обтянуты веками, выпуклы и незрячи, такие глаза соседка Нины видала только у статуй.