– Не забывай, когда в этой стране женщина из низшего среднего класса понимает, что такой, как ты, ее любит, то думает только об одном: хочу сына, хочу сына, хочу сына. Как будто человечество без них вымрет! Помни: по колумбийским законам каждый твой ребенок, рожденный в браке или вне его, обойдется тебе в миллиард долларов. Знаю, внебрачные дети пугают тебя почти так же, как и меня. Думаю, поэтому мы с тобой уже столько времени вместе. Мне бы никогда не пришло в голову присвоить тебя, разбогатев на этом.

Эскобар надолго задумался. Знаю, что напомнила о Венди. Повернувшись, чтобы взглянуть на него, замечаю, что ему очень грустно, как будто он внезапно остался один в мире и ему некуда идти. Пабло подходит ко мне, проводит рукой по плечам, придвинув к себе, смотря куда-то далеко-далеко, и начинает говорить с ностальгией, которой я раньше в нем не замечала:

– Нет, не поэтому. Ты давала мне по-настоящему ценные уроки любви. Ты была мудрой любовью… с головой и сердцем, куда помещается вся Вселенная… с уникальным голосом, кожей… С тобой я был так счастлив. Думаю, ты станешь последней женщиной, в которую я был безумно влюблен… Прекрасно осознаю, что таких, как ты, больше не будет. Мне не удастся заменить тебя кем-то другим, Вирхиния, а ты тем временем выйдешь замуж за более представительного мужчину…

Его слова затронули каждую клеточку моей души. Слышать их от человека, которого я любила больше всего на свете, – бесценный подарок, который я навсегда сберегу в самом сокровенном уголке моего сердца. Но я забыла, что Пабло Эскобар всегда взимает плату за свою откровенность. Словно окатив меня ледяной водой, он абсолютно хладнокровно сообщает, что именно поэтому решил не давать мне ни гроша.

– Таким образом, когда напишешь мою историю, никто не сможет упрекнуть тебя в апологии, утверждая, что я купил твои душу и сердце. Мы ведь оба знаем: они всегда будут говорить, что я купил тебя и твою красоту…

Не могу поверить своим ушам. Говорю: после таких признательных, памятных, возвышенных фраз, проявленного великодушия по отношению ко мне, выражающегося в словах, времени и деньгах, это самая обыкновенная месть, порождаемая беспочвенной ревностью. Не глядя на меня, голосом, полным грусти, Пабло отвечает, что никогда не был ревнив. Он уверен: однажды я отблагодарю его за такое решение, ведь ему все известно наперед. Я окончательно перегорела, хочу остаться в одиночестве, чтобы вдоволь поплакать. Мне едва удается произнести, что мы проговорили уже два часа, а его наверняка уже ждут.