«Как-то раз, — вспоминала Татьяна Львовна, — когда я около него дежурила, он позвал меня и сказал: “Многое падает на Соню. Мы плохо распорядились”. От волнения у меня перехватило дыхание. Я хотела, чтобы он повторил сказанное, чтобы убедиться, что я правильно поняла, о чем идет речь. “Что ты сказал, папá? Какая со… сода?” И он повторил: “На Соню, на Соню многое падает”. Я спросила: “Хочешь ты видеть ее, хочешь видеть Соню?” Но он уже потерял сознание».

«Как-то раз, — вспоминала Татьяна Львовна, — когда я около него дежурила, он позвал меня и сказал: “Многое падает на Соню. Мы плохо распорядились”.

От волнения у меня перехватило дыхание. Я хотела, чтобы он повторил сказанное, чтобы убедиться, что я правильно поняла, о чем идет речь. “Что ты сказал, папá? Какая со… сода?”

И он повторил: “На Соню, на Соню многое падает”.

Я спросила: “Хочешь ты видеть ее, хочешь видеть Соню?” Но он уже потерял сознание».

В Астапове Толстой раздражался на окружающих за то, что его не могут правильно понять. «Как вы не понимаете. Отчего вы не хотите понять… Это так просто… Почему вы не хотите это сделать», — бормотал он в бреду за два дня до смерти. «И он, видимо, мучился и раздражался оттого, что не может объяснить, что надо понять и сделать, — вспоминал Сергей Львович. — Мы так и не поняли, что он хотел сказать».

Шестого числа утром он привстал на кровати и отчетливо произнес: «Только советую вам помнить одно: есть пропасть людей на свете, кроме Льва Толстого, а вы смóтрите на одного Льва».

Согласно запискам Маковицкого, он часто говорил: «Не будите меня», «Не мешайте мне», «Не пихайте в меня».

Когда у постели больного собрался консилиум из шести докторов, Толстой спросил:

— Кто эти милые люди?

Врач Никитин хотел поставить клизму, но Толстой отказался. «Бог всё устроит», — сказал он. Когда его спрашивали, чего он хочет, он отвечал: «Мне хочется, чтобы мне никто не надоедал».

«Он как ребенок маленький совсем!» — воскликнула Саша, когда умывала отца.

«Никогда не видал такого больного!» — признался прибывший из Москвы врач Усов. Когда во время осмотра он приподнимал больного, поддерживая его за спину, тот обнял его и поцеловал.

Перед смертью ему привиделись две женщины. Одной он испугался и просил занавесить окно. Возможно, это была жена. Увидев вторую, он громко воскликнул: «Маша! Маша!» «У меня дрожь пробежала по спине, — писал С. Л. Толстой. — Я понял, что он вспомнил смерть моей сестры Маши, которая была ему особенно близка (Маша умерла тоже от воспаления легких в ноябре 1906 года)».