В их лице он получил страшных противников, способных донести в гестапо, что Януш Корчак скрыл случай заболевания тифом — преступление, караемое смертью. Когда одна из преданных делу медсестер, пани Виттлин, умерла от туберкулеза, он написал, что «соль земли растворяется, а навоз — остается».
Однажды в конце мая Корчаку надо было получить пожертвование у обитателя дома 1 по Гжибовской улице, последнего здания перед стеной. Накануне немцы убили там еврейского полицейского, когда тот подавал сигналы людям, пытавшимся пронести что-то в гетто. «Неподходящее место для торговли», — заметил человек, живущий по соседству. Лавки закрылись. Люди были напуганы.
У входа в здание Корчака остановил привратник:
— Пан доктор, вы меня помните?
Корчак помолчал — он никогда не отличался хорошей зрительной памятью, а сейчас и подавно.
— Постойте, постойте… Була Шульц?
— Вспомнили…
— Еще бы. Расскажи мне о себе.
Они сели на ступени церкви Всех Святых, куда ходили жившие в гетто евреи, принявшие христианство.
«Шульцу теперь сорок, — думал Корчак. — А ведь совсем недавно ему было десять». Как и многие другие жители улицы, он занимался контрабандой.
— У меня ребенок, — гордо сообщил Шульц. — Зайдите к нам на тарелку щей, я вам его покажу.
— Я устал, мне пора домой.
С полчаса они сидели и разговаривали, и Корчак ловил на себе «тайные взгляды» шокированных новообращенных католиков, которые его узнали. Хотя им самим приходилось носить нарукавные повязки, они отличались антисемитскими взглядами. Доктор представил себе, о чем они думают: «Вот Корчак сидит на ступенях церкви и средь бела дня разговаривает с контрабандистом. Конечно, детям очень нужны деньги. Но зачем же вести себя так бесстыдно, так открыто? Да это просто провокация. Что подумают немцы, если увидят их? До чего же наглые эти евреи».
Тем временем Шульц с гордостью говорил, как хорошо питается его ребенок.
— По утрам он выпивает стакан молока и съедает булку с маслом. Это обходится недешево.
— И зачем ты это делаешь?
— Пусть знает, что у него есть отец.
— Плутишка?
— Как же иначе. Ведь он мой сын.