— Ну-с, как мы себя чувствуем? — спросил врач.

— Плохо, доктор. Я вновь переживала во сне пронзительное Его заявление о том, что мы будем спасать всех русских, где бы они ни находились. Не только на Украине, но даже на Аляске. Ах, какая судорога восторга и вдохновения прошла по его лицу! Он был так прекрасен!

— Что будем делать? — шепотом спросил муж.

— Скверно, — сказал врач. — Болезнь прогрессирует. Нужны сильнодействующие средства. Необходимо удалить радио и телевизор. Никаких газет! Читайте ей вслух «Остров Крым» Аксенова. Я через два дня вас навещу.

Когда доктор вновь пришел, на муже лица не было. Жалостно небритый, с темными кругами под глазами, он был в отчаянии.

— Совсем плохо доктор, — сказал он. — Ирина уже монархистка и говорит, что не успокоится, пока ее кумир не будет коронован в церкви Христа Спасителя.

Когда они вошли в комнату Ирины, то увидели, что она стоит на коленях перед портретом Путина и поет «Боже Его храни».

— Все, — сказал доктор. — Надо вызывать неотложку. Это конец.

О Горбовском

О Горбовском

Умел когда-то писать стихи Глеб Горбовский. Я люблю его ранние вещи шестидесятых годов, когда он вместе — с Бродским ворвался в затхлое поэтическое болото того времени, как освежающий ветер. Раскованность и поразительная непринужденность стиха, победительный ритм и особого рода интимная интонация — все это роднило его с Бродским, хотя поэтика и масштабы дарования у них были разные.

Глеб в молодости пил по-черному, но судьба хранила его. Однажды в лютый мороз друзья, возвращавшиеся с какой-то тусовки, увидели Глеба, лежавшего у фонарного столба в состоянии полной нирваны. Его уже снежком припорошило. Разумеется, принесли его в дом, отогрели.

— Вот видите, — сказал им Глеб очнувшись, — если бы это был не я, то замерз бы.

Впрочем, все это было в начале, а начало, как известно, прекрасно всегда.

Прошли годы. Горбовский бросил пить. Муза покинула его, и он превратился в заурядного советского поэта. Когда я думаю о таких метаморфозах, то хочется благословить алкоголь.

О Маяковском

О Маяковском

1924 год. Маяковский на вершине славы. Его выпускают за границу. У него есть автомобиль — большая роскошь в те времена. Он сочинил поэму на смерть Ленина и прочел ее на траурном вечере в Большом театре в присутствии членов Политбюро. Ему аплодировал Сталин. И вот он идет по Москве хозяйским шагом в сопровождении двух девиц, его поклонниц. Они проходят мимо канавы, где лежит тело какого-то пьянчуги. Одна из девиц кокетливо спрашивает:

— А об этом вы можете сочинить?