Глава III. ДЕПРЕССИЯ
— Хлеб… Хлеб… А хлеб оставишь? — кто-то дергал меня за плечо, вытягивая из мутного нейролептического сна. Конечно, это был «ефрейтор Кротов».
Тщедушный и низкорослый «ефрейтор Кротов» был моим кармическим наказанием и моей ошибкой. В армии он действительно еще «салагой» дослужился до ефрейтора, что не избавило его от издевательств «дедов». Битье, голод и бессонница довели Кротова до состояния, в котором он расстрелял сержанта и еще одного солдата.
Кротов заснул на посту, и когда его разбудили сильным пинком, то испугался, что сейчас снова будут бить, и дал очередь из автомата. Потом Кротов сбежал из части в тайгу, его ловили, вроде бы во время этой охоты он ранил еще одного солдата. Кротову маячил верный расстрел, но военное начальство решило замять скандал, списав на «психа», — и психиатры признали Кротова невменяемым.
По крайней мере так считали в СПБ, где Кротова за психа не держали. Он действительно был склочным типом, но не проявлял никаких признаков безумия. На воле жил бедно — изредка мать присылала ему скудные посылки. Я пожалел его и договорился, что утром он будет брать за меня мои хлеб и кашу. Есть в полусумеречном состоянии я все равно не мог, так что каша оставалась Кротову, а хлеб на потом он должен был оставлять мне под подушкой. Однако условий контракта Кротов, как и всякий русский человек, соблюдать не мог.
Через день что-то у него в голове замыкало, и Кротов принимался будить меня с одним и тем же вопросом — не оставлю ли я ему еще и хлеб. Это всегда была ломка. Вылезать в явь морозным утром совершенно обессиленным после вечернего тизерцина было и тяжко, и противно.
Первые дни в Третьем отделении я провел в надзорной камере — мрачном помещении без окон и с заплесневелым сводчатым потолком. Камера уходила вглубь от коридора узкой пещерой, здесь все время царила полутьма и стояла душная вонь. В этой полутьме, как в неандертальском жилище, передвигались смутные тени. Они и напоминали троглодитов — низкие лбы, висящая лохмотьями одежда, невнятное мычание вместо речи. Впрочем, в отсутствии окон был и плюс: там всегда было тепло.
Я получал тот же «казанский» набор мажептила и аминазина — и эффект был столь же разрушительным. Дрожь от мажептила стала нормой. Дрожали руки, внутри дрожь резонировала еще сильнее, и еще сильнее трясла неусидчивость, заставлявшая все время двигаться — крутиться на кровати, отмеривать шаги по камере вперед и назад.